Вступление 

В июле 2016 года из Германии со своей женой Инессой приехал в гости мой старший брат Иван. В числе ожидаемых (грешен) гостинцев и подарков оказалась рукопись Вани, повествующая о нашей родословной, о семье… В своих детских и иных воспоминаниях он очень последовательно и в хронологическом порядке изложил все, что знал о каждом из нас, о наших родственниках. С немалым интересом прочел его творение, на время забыв о вкусностях, привезенных ими и пока еще лежащих в холодильнике, дожидаясь моей расправы…

Тому, кто читает настоящие строчки и меня не знает, поясню… я —  большой любитель вкусно поесть (видно, на то сказалось мое голодное детство) и, вдруг, рукопись брата отвлекла любителя похарчеваться… НЮАНС!!! Такого просто не может быть… Но это так…

Прочитав с интересом до конца его рукопись, я высказал брату свое восхищение от прочитанного. На что Ваня предложил мне поделиться своими впечатлениями и воспоминаниями о нашей большой семье, о ее нравах, обычаях…

В делах дачных и заботах пролетело лето и осень… наступила зима… За покрытым морозными узорами окном, более 30 градусов мороза, я, наконец, выполняя предложения брата, да и по своей воле, принялся за работу. К этому все располагало: погода, время, желание окунуться в далекое детство, юность, вспомнить все, связанное с родителями, братьями, сестрами, дядями, тетями и другими родственниками…

Понимаю, что написанное мною вряд ли заинтересует кого-то, кроме моих близких, и, если все же кто-то наберется терпения и прочитает мое творение до конца, можно предположить, что оно в какой-то степени его заинтересовало, если и не содержанием, то просто отдал дань уважения автору. И то и другое меня устраивает. Хочу предупредить читателя, что в тексте встречаются немецкие слова за правильность их написания и точность перевода не ручаюсь. И, если, отдельные фразы вызовут у Вас невольно улыбку, а не досаду, то буду тем и доволен.

Я родился в большой семье последним ребенком. И сейчас, когда уже достиг «перезрелого» возраста (75 лет в 2016 году), часто предаюсь воспоминаниям, анализирую поэтапно свой жизненный путь, отношения с братьями, сестрами, даю свою, как мне кажется, правдивую оценку прошлому…

С уверенностью могу сказать, что мне посчастливилось родиться именно в этой большой семье, что у меня были и есть такие братья, как Федя, Альберт, Рубин, Ваня, сестра Марта. И, что я не пожелал бы вновь родиться, но в другой семье, в другое время, месте, с другими родителями, братьями и сестрами…

И это желание искреннее.

Семейные обычаи, традиции, нравы.

Начну свое повествование с маминых кулинарных способностей, тем самым подтверждая свое трепетное отношение к еде (харчеванию), как я это привык называть. Это процесс поедания пищи. До сих пор сглатываю слюну при воспоминаниях о тех блюдах, которые мама готовила.

Запомнились мамины слова… – Когда готовишь еду, то ни в коем случае нельзя отвлекаться на другие дела…  Отвлечешься – суп будет с темным мутным бульоном, котлеты пережаренные и т.п. Следуя этим в общем-то нехитрым правилам, у нее всегда получался восхитительный по аромату суп, со светлым бульоном, сочные, источающие запах специй котлеты, превосходный кофе, вкусный «шилей» (холодец) и «левер вошт» (ливерная колбаса).

Стоит отметить, что мы все братья и сестра Марта использовали некоторые рецепты маминого кулинарного мастерства, но наши кулинарные шедевры, при всем нашем старании, никак не дотягивали до маминых. Достигали сходство, но все же никак у мамы. Пожалуй, лучше всего, почти похожие на мамины котлеты, получались у старшего брата Феди.

Когда мы у родителей собирались вместе, чтобы забить поросенка, то Феде отводилась самая ответственная миссия —  приготовление котлет. Когда я, Ваня, Альберт, Рубин палим, чистим тушу поросенка, разделываем ее, то брат Федор, приготовив необходимые специи, торопил Рубина отрезать мясо на котлеты. И, вот уже, заполучив необходимое количество мякоти, Федор прокручивает мясо на фарш, щедро добавляет чеснок, лук, перец, яйца и в меру черствый хлеб, пряности и начинает месить своими большими пальцами мясной фарш, лепит огромные котлеты, бросает их на огромную сковороду, периодически переворачивая их, чтоб не перегорели, выкраивает минуту – другую, чтобы выйти к нам и поторопить с окончанием работ, так как котлеты с минуту на минуту будут готовы.

Затем все дружно садимся за стол и поедаем котлеты, которые источают восхитительный аромат. Достаточно съесть таких 2-3 Фединых котлеты, и сыт по горло. Но под водку съедается гораздо больше! Вскоре сковорода освобождалась для повторной жарки очередной порции…

Затем Рубин разделывает тушу, отделяет мясо от костей, из свиных частей делает аккуратные большие окорока, засаливает их со специями и кладет их мясом друг на друга в большую, специально приготовленную для этой цели деревянную кадушку, которая до самого лета выносится в холодный сарай. Остальное – работа мамы… — перекладывать постоянно «шинге» (окорока) таким обрезом, чтобы периодически каждый большой окорок находился в самом низу кадки.

Летом же Альберт коптил 1-2 шинге, которые после копчения вывешивались на крючок в прохладное место и накрывались марлей от мух. Когда мы приходили в гости к родителям, то мать или отец отрезали от окорока солидный кусок, нарезали его небольшими кусочками и подавали к столу.

Мне более не приходилось есть такой вкусный окорок. Сколько бы не брал в разных магазинах копченостей, таких по вкусу, как у моих родителей не находилось!

Из свиной головы мама делала «шилей» (холодец, крученый через мясорубку). Из осердия изготавливала замечательный «левер вошт» (ливерная колбаса) или иначе — паштет. Сколько бы мы, или наши жены, не в упрек им сказано будет, не пытались приготовить такой паштет, как у мамы, ни у кого из нас так не получалось.

Нужно отдать должное снохе Альберта Жене. Изготовленный ею паштет по вкусовым качествам напоминал мамин, но все же он был не такой… У меня же, если я его варил, стараясь с точностью выполнять все его тонкости, всегда получался с крупинкой в отличии от маминого, который был однородным и легко мазался, словно масло… Не хочу никого обидеть, но почти схожесть в изготовлении с маминым рецептом достиг в 1-ую очередь Федя, затем Альберт, Аня – жена Рубина, наша кузена. Хотя очередность определена на мой вкус и не может быть бесспорной…

Умению приготовления мамой других блюд из мяса, я бы еще по праву отнес – приготовление ею вкуснейшего «прадэ» (жаркое). Готовила его мама в чугунной жаровне, в которую накладывала в определенной пропорции постные, жирные куски мяса, косточки. Тушила все это на медленном огне, зачастую в русской печке, которая заранее истапливалась кизяком. В конце тушения добавляла в варево – лук, чеснок, перец и другие специи. До сих пор при воспоминании о мамином «прадэ», у меня срабатывают глотательные рефлексы и складывается впечатление, что я на кухне и вокруг меня неповторимый, с ног сшибательный аромат «прадэ».

Рецепт приготовления «прадэ» с лихвой освоили Федя, Альберт, Ваня, Рубин, ну и я на твердую тройку, если судить по пяти бальной системе.

 Зная мое умение в приготовлении «прадэ», в выходные дни мой сын Дима зачастую просил меня приготовить «прадэ», как готовила бабушка Дора. Ту же просьбу часто адресовали Альберту его сыновья – Алик, Алексей, Виталя.

Приходилось у братьев отведывать это чудное блюдо. К изысканным маминым блюдам я бы еще отнес стрепню… В первую очередь «назер кухе» (сырой пирог), «кримелькухе» (пирог с крошками), «кребель» (каралики)… По поводу этих караликов вспоминается забавный случай.

Я учился в то время, когда это случилось… не то в 5, не то в 6 классе. Мать при выпечке «кребель» в тот раз использовала, по всей видимости, некачественное подсолнечное масло или же с целью экономии добавила что-то еще такое, что привело меня, Ваню, Рубина в курьезное состояние.

Мы все как один в то время, в отличии от детей нынешних, были увлечены чтением книг. Читали, зачастую стоя на табуретках на карачках.

 Некачественный «кребель», который мы употребили в большом количестве и сыграл с нами злую шутку — открылся понос… И, вот такая живописная картина… Мы втроем стоим на коленях на табуретках, увлеченно читаем книжки, а на задницах все увеличиваются масленые пятна…

Я упомянул далеко не полный перечень блюд и стряпни, приготовленные моей матерью. В этот список не вошли «краунд-прай» (пикус), «штебе клумб» (полевые галушки), галушки из пахты и многое другое.

К слову сказать, все мои братья (я уже не говорю о сестре) умели и умеют отлично готовить. К сожалению, не знаю об их талантах кулинарных по выпечке, а вот о других, в моем понимании, чисто женских делах, мне известно. Так, например, Ваня и Рубин не чурались затеять стирку… Зачастую, придя к ним в гости, можно было узреть заботливо развешенные на веревках чисто женские принадлежности: трусы, ночнушки, колготки, лифчики, носки…

Чужды «женским» делам, думаю, были Альберт и Федя… Развешенного женского белья у них не наблюдал. У меня, в силу моей принадлежности к военным, прачечная работа сводилась к стирке платочков, носков, изредка трусов, а в основном стирали жены.

Пишу я это ни к тому, дабы вынести порицание, а просто для того, чтобы было понятно… То есть, у меня, Феди, Альберта просто не было такой впечатляющей любви к женам, как у Рубина и у Вани…

В семье у нас был установлен строгий порядок – завтракали, обедали, ужинали строго в определенное время. И в выходные дни, когда приходили в гости к родителям на обед, опоздание на 5-10 минут могло обернуться тем, что останешься без обеда, потому как наша мама, порцию опоздавшего раскладывала на тарелки присутствующих. Потому как мы являлись педантичными немцами, да и нежелание остаться без обеда, опаздывали редко.

 За большим столом каждый строго знал свое место. Как правило, Тадэ (так мы называли отца), восседал в центре стола. С правой стороны мама, а потом братцы по старшинству. Отца и мать всегда забавляло, когда приходил кто-либо из старших, а младший сидел на его месте, то младший безропотно уступал ему место.

Бывало, я делал вид, что не заметил пришедшего, тогда он, недвусмысленно кашлянув два-три раза, дабы обратить на него внимание, показывал жестом руки, дабы я освободил место. В итоге я всегда находился на краю стола как младший.

О!!! Как бы я сейчас хотел оказаться не только на краю стола, но и под столом, за которым сидели бы мои родители, и все братья, и сестра.

В семье было установлено негласное правило – младший подчиняется старшему! Стоит Рубину крикнуть: — …Ваня, Шура, домой! Как мы, бросив ребячьи развлечения, беспрекословно шли домой.

Жили мы не в большом достатке и потому, по сути еще совсем мальчишки, были заняты трудом, дабы внести определенный вклад в семейный бюджет. А коли работали, то должна быть дисциплина и старание. Чем же мы занимались в то непростое послевоенное время?

Во-первых, делали кизяки. В то время кизяки позволяли сэкономить дрова, уголь, да и при выпечке хлеба были просто незаменимы. Одно время изготавливали на продажу саман. Люди старшего поколения хорошо помнят, что это за строительный материал. Смесь глины с соломой и водой формировалось в деревянные станки довольно внушительных размеров (около 6 современных кирпичей). Смесь втаптывалась ногами в станки, затем изделие вынималось, сушилось, обрезались края…

И сейчас в Топчихе очень много домов, построенных из самана. Родительский дом по ул. Чистюньской был построен мужем Марты Гришей Эргардтом в начале 50-х годов из самана.

Изготовление самана требовало больших физических усилий – топтать глину с соломой босыми ногами, работать с совковой лопатой, перемешивать и скидывать растоптанное в кучу… В начале, в изготовлении самана нам помогал отец, затем работали мы втроем – я и Ваня под руководством Рубина.

Спустя какое-то время наша «бригада» переквалифицировалась на более легкий труд. А было это так…

Для ремонта печки понадобился кирпич-сырец (без обжига). Отец нигде не мог прикупить его и тогда, узнав не хитрый способ его изготовления, решил изготовить с нами необходимое для ремонта печи количество кирпичей. Изготовили… После ремонта печи, осталось еще около сотни кирпичей, на которые тут же нашелся покупатель.

Переквалифицировались с самана на кирпич, и работа закипела! Работа эта оказалась намного легче, нежели изготовление самана. За песком ездили через переезд в район военного городка на скрипучей тележке с виляющими железными колесами. В день делали, как правило, два замеса. Всю точечную работу с соблюдением всех технологий (чтоб кирпич не растрескался) возлагали на Рубина. Кирпич пользовался большим спросом. За ним приезжали даже с других деревень.

Помимо изготовления кирпича, рвали траву корове, собирали щепки, дрова, хворост… Я, почти каждый день, взяв небольшое ведерко, отправлялся на железную дорогу собирать уголь. Доходил до старого ветучастка и обратно – набиралось ведро, а то и больше, угля.

Необходимо отметить, что ребятня того времени были заняты работой не менее нас. Убежден, что трудовому воспитанию, увы, в наше время уделяется недостаточно внимания и находится на задворках, хотя, по моему убеждению, является одной из действенных форм в формировании личности, человека… Нравственное, эстетическое, патриотическое и другие формы воспитания важны бесспорно, но главенственным в воспитании все же, считаю, является труд.

Наши родители были глубоко верующими людьми. Свою искреннюю веру в бога пытались привить и нам, своим детям. Даже будучи взрослыми людьми, мы каждый раз, собираясь за столом, перед приемом пищи вставали, скрещивали пальцы рук, повторяли за отцом молитву. К сожалению, по истечении большого количества времени, я не запомнил слов, но в памяти отложилось, что, обращаясь в молитве к всевышнему, просили его, чтобы дал нам хлеб насущий, простить нам невольные грехи…

Будучи верующим, отец не был против власти, считая, что каждая власть дана богом. Тем не менее, не желал, чтобы его дети вступали в пионеры, комсомол, в партию, но и не препятствовал этому. Жизнь зачастую, вопреки желаниям, вносит свои коррективы, — в итоге которых я, Рубин, по-моему, и Ваня стали коммунистами.

В детские годы, ложась вечером спать, мы также молились. Припоминается один забавный случай, связанный с вечерней молитвой. Как-то отцу пришла в голову мысль по окончанию молитвы окрестить себя крестным знамением. А выглядело это так… Нужно было ладонью руки дотронуться до лба, затем сделать движение рукой к плечам и к животу… Показал нам как нужно делать. Глядя на братьев, при исполнении ими этого новшества, я не удержался от смеха, который вызвал недовольство отца. Уже, лежа вечером, засыпая, я услышал шепот матери… Она говорила отцу, что он своим усердием в служении богу зашел слишком далеко… Более, при молитвах, мы не осеняли себя крестным знамением.

Привитая отцом нам с детства вера в бога, думаю сыграла в последствии с нами значительную и положительную роль. С детства в сознании отложилось, что жить нужно согласно библейских заповедей…  – НЕ УБЕЙ, НЕ ВОРУЙ…

Достаточно отметить, что никто из наших братьев, сестер, племянников, племянниц… не были осуждены и даже никогда не привлекались к административной или иной ответственности, что сыграло положительную роль, в первую очередь, в моей жизни, когда я призывался на службу в качестве офицера. Считаю, что молитвы наших родителей, обращенные к богу с просьбой о нашем здоровье, благополучии до сих пор оберегают нас от невзгод и несчастий…

Твердо убежден, что самый ярый атеист к исходу своей земной жизни приходит к богу… кто раньше, кто позднее, но в конечном счете все же приходит… Тому наглядный пример тетя Соня – сестра отца. Перед сном, уже много лет я читаю молитву «Отче наш…», которая запомнилась мне с детства, возможно с неполным и неточным текстом… Вспоминаю поименно всех усопших родных, близких, желаю им вечный покой и царствие небесное… Не афиширую, но и не стесняюсь этого…

Заканчивая тему — место религии в нашей семье, не могу не упомянуть о воскресных «кирхе» (церковное богослужение), проводимое в нашем доме.

Суббота в нашем доме была особенным днем. Мама делала уборку, стряпала, стирала, все мылись…

В воскресенье было принято избегать домашних и других хоз. работ. Работа в воскресенье считалась грехом. Утром в воскресенье, мать переодевалась в воскресную одежду. Смена платья, фартука преображала маму, делала ее моложе, красивее…

Отец, надев отутюженные мамой штаны и рубашку, начищенные ей же до блеска ботинки, отправлялся на (марьхт) «базар», предварительно посетив «Голубой Дунай» (Привокзальный киоск по продаже разливного пива), где с такими же по возрасту знакомыми немцами выпивал пару бокалов пива. С базара приносил, по наказу матери необходимые продукты и вкусности. Эту традицию, ходить по воскресеньям на базар, если я не ошибаюсь, перенял у отца, лишь мой брат Иван, что весьма похвально.

Затем, следовал воскресный обед, с обязательным употреблением для аппетита 100 грамм водки. В чистом виде, мои родители водку не употребляли. Мама изготовляла «пунш», как она называла свое изделие. Состав «пунша» прост. Пол стопки кипяченой воды с вареньем, пол стопки водки.

Нужно сказать, что родители спиртным не злоупотребляли. По 1-2 стопки перед едой. Одной бутыли хватало порой на неделю. Потому у отца всегда была заначка, несколько недопитых бутылок. Иногда, забыв куда поставил начатую бутылку, отец сокрушался, что придется обедать без водки. Тогда мама извлекала из тайников бутылку, и, с сияющим лицом, ставила ее на стол к большому удовольствию отца.

Кстати эти схроны заначек изредка обнаруживались мною, Альбертом, Федей в период нашего глубокого похмелья. До полного уничтожения содержимого в бутылках, конечно же, не доходило, остерегались быть разоблаченными. А так, отпив из бутылок 2-3 приличных глотка, абсолютно для здоровья… Благие намерения отца угостить нас за обеденным столом стопкой-другой водки не всегда обращалось в лучшую сторону для нас. Разогретые выпивкой, душа требовала продолжения, и я, чаще с Альбертом, с Федей реже, не могли не поддаться искушению, ублажить алкогольного червячка, точившего внутри нас.

После обеда, отец вставал, штудировал библию, обсуждал с мамой тот или иной «Капидел» библии (главу, изречение, в моем переводе), делал в ней закладки и ждали прихожан. Приходили знакомые пожилые немцы, читали молитвы, пели… У отца был хорошо поставлен голос… Громкий, ясный, да и пел он не плохо… К сожалению, певческий дар не унаследовал никто из нас, за исключением разве Вани, у которого очень приятный баритон (возможно тенор) в моем понятии. Но пел Иван, только тогда, когда подопьет. Трезвого не приходилось слышать. До сих пор нахожусь под впечатлением песни, в исполнении Ивана и моей жены Галины «Алеша».

После «кирхе», у родителей был, так называемый у летчиков «разбор полетов». В их случае – «разбор проповедей». Мама – главный цензор… И, как правило, всегда высоко отзывалась о выбранной отцом проповеди и ведении им «кирхе». Мы в часы проведения в нашем доме «кирхе» не присутствовали, кроме разве, что однажды, не протрезвевшего братца Альберта, лежащего скрыто от глаз верующих, и пытающегося в религиозном порыве, вклиниться в пение молитвы… Разумеется, родителями эти потуги были пресечены в самом начале его ора. За проведение «кирхе» отца вызывали в райсполком, засылали проверяющих, которые, убедившись, что нет никакой секты, критики сов. строя, оставляли его на время в покое, до следующей проверки.

Большими событиями в нашей семье, являлись религиозные праздники, особенно рождественские, пасхальные и новогодние. И взрослые, и мы-дети, все жили в праздничном ожидании подарков, чуда, прихода «крист кинда» (рождественного ребенка в моем понимании). Елку наряжали всей семьей незатейливыми игрушками, изготовленными, в большинстве своем, нами. Эта традиция, наряжать елку, сохранилась у родителей до последних дней их жизни. Вопреки желанию мамы, отец, даже в последние годы своей жизни, настаивал на том, чтобы нарядить небольшую искусственную елку. Елочка создавала своего рода уют и праздник. Вижу, словно это было вчера, что светится елочка разноцветными огоньками, раскрытая библия, и отца, читающего ее. Маму в праздничном светлом фартуке, которая внимает божественным словам библии. В ушах звучит… «штиле нахт, ай лехте нахт..».. (тихая ночь, светлая ночь).

Перед пасхой, мы-дети, сеяли «красье» (травку) в тарелках с насыпанной землей. В качестве семян брали пшеницу. Поливали и, если, наши агрономические способности были впечатлительными, то к пасхе вырастала зелень, на которую клали окрашенные яйца. Бились яйцами, чье крепче. Тот, у кого оставалось целее яйцо, поедал разбитые яйца другого. Грустно становится от воспоминаний тех праздников, от того, что все это, и родители, и эти праздники детства ушли навсегда и нет более возврата.

В детстве, да и уже, повзрослев, у нас в семье было принято говорить только на немецком языке. Если отец, в силу того, что работал и большую часть времени проводил на работе с русскими, и более или менее разговаривал с большим акцентом по-русски, то мама, практически не выходила из дома и не общалась ни с кем, кроме мужа и детей, разговаривала очень плохо по-русски. Уже потом, спустя много лет, она освоила самые азы русского языка. К слову сказать, такие познания великого могучего русского языка, были характерны для всех немцев того поколения, как для мужчин, так и для женщин. Это сейчас у всех немцев любого возраста напрочь отсутствует акцент. Для женщин уместно назвать род их занятий тремя «К» – «кирхе» — церковь, «киндер» — дети и «кихе» — кухня. Тут уже не до разговоров как на русском, так и на немецком языках, лишь бы справиться с тремя «К» и массой другой рутиной домашней работой.

Я же, когда в Барнауле пошел в первый класс, так же, как и мама, практически не владел русским языком, за что от своей первой школьной учительницы частенько слышал, понятные даже для меня «дункопф» (дурная голова). По прошествии многих лет у меня не осталось никакой неприязни к этой учительнице. Появилось понимание, что она с двумя дочерями в начале войны была эвакуирована из Ленинграда. Возможно ее муж воевал или погиб на фронте и потому, думаю, это вызвало ее отрицательное отношение к слову «немец». Не заслуживает она осуждения…

Война многое перевернула с ног на голову. Не будь ее – войны, мне родившемуся не на Алтае, а в автономной республике немцев, никогда не пришлось бы слышать от русских обидные слова «думкопф», «фриц», «фашист»… Общаясь со своими сверстниками, играя с ними в войну, мне всегда приходилось быть в роле немца, так как немец по национальности.. И потому, никак не мог рассчитывать на роль отважного русского солдата.

Справедливости ради нужно отметить, что, учась в старших классах, служа в армии, да и потом во взрослой жизни, мне никогда не приходилось слышать в своей адрес обидных слов, связанных с моей национальностью. Думаю, что это касалось и моих братьев. Мы своим поведением, общением и поступками, не подавали повода, чтобы нам адресовали обидные прозвища. Есть в этом немалая заслуга наших родителей, воспитавших нас такими, как своим личным примером, так и словом божьим.

Воспитывали нас без применения физического наказания, без психов и истерик. Если мы порой могли ослушаться мать, провиниться, то получали от матери за провинность шлепок по заднице. А отцу достаточно было, не произнося ни слова, взглянуть в сторону шалуна. Провинившийся понимал этот взгляд более, нежели порка ремнем и мгновенно превращался в пай-мальчика.

И все же, в моем раннем детстве, я, наверное, единственный в семье получил порку от отца, запомнившуюся мне на всю жизнь. Дело было, когда жили в бараке в Барнауле. Я знал, что под матрацем родительской койки, мама складывала деньги. Прознав об этом, мой старший товарищ по бараку предложил незаметно взять одну-две денежные купюры и использовать их на развлечения – поездки на трамвае, кино, мороженое… Что я и делал до тех пор, пока не попался, да и не могло быть иначе, когда в семье с небольшими доходами каждая копейка на счету, а тут не досчитываются деньги. Помню, отец завел меня в свою мастерскую, заставил снять штаны и отхлестал меня ремнем по голой заднице. Осталось в памяти, что делал это отец без злости, сугубо в воспитательных целях. Вот теперь можно и поспорить с известными педагогами-просветителями, противниками физического наказания… Я на своей заднице убедился в ее целесообразности.

Заканчивая свое повествования о нравах, обычаях, традициях, укладе жизни в нашей многодетной семье, могу с уверенностью сказать, что они сложились веками, передавались из поколения в поколение, впитывались, как говорят, с молоком матери. Я изложил лишь самые запоминающиеся моменты. Не могу не упомянуть в заключении о взаимоотношениях взрослых с детьми. Нравоучения нам, детям, обычно не читали. Просто понятно объясняли нам доступным языком, что можно делать, а что нельзя.

Разумеется, большую роль в воспитании играл личный пример родителей.  Будет неправильным утверждать, что мы, дети, были такими паиньками, белыми и пушистыми. Нам не были чужды ребячьи игры и забавы… Мы могли шумно поссориться, подурачиться, но до драк не доходило. Получить от братьев затрещину, подзатыльник, тумака в мягкое место… это да! А вот драк не было.

И еще хочу упомянуть о том, как вели себя дети со взрослыми. Разумеется, послушание было главным в отношениях. Дети никогда не вклинивались в разговор взрослых. Если приходили к нам гости, то за столом сидели одни взрослые… Нас просто не было за столом в отличии от современных детей.

Остался в памяти яркий случай… У нас в гостях сестра мамы с дядей Тимофеем. Взрослые чинно сидят за столом, трапезничают, чередуя выпивку с закуской. На столе нарезано сало, «кез» (сыр), «векье» (кусок сливочного масла по форме большой котлеты, украшенный зазубринами на поверхности). И что удивительно, взрослые не мажут масло на хлеб, а вилкой отделяют кусочки масла. Я же с удивлением взираю на их действия с маслом. Подобное, в целях экономии, у нас не допускалось. Наконец, по настоянию тети Ани, я был приглашен за стол и стал так же, как взрослые отламывать кусочки масла вилкой… правда более объемными кусками, нежели это делали взрослые. Мама вначале молча наблюдала за моими действиями, считая их, если и не кащунскими, то просто не допустимыми. И, наконец, когда кусок «вилье» уменьшился значительно в размерах, изрекла: … Иди –ка, Шурка, погуляй!

Репрессии, депортация, реабилитация.

Все эти три слова в полной мере коснулись немцем Поволжья, чеченцев, крымских татар, отдельной категории русских «великой страны Советов». О злоключениях немцев в период депортации достаточно отразил в своих воспоминаниях Ваня. Много споров необходимости депортации немцев Поволжья происходило, как среди немцев старшего поколения, так и нашего – младшего, разумеется, не испытавших в силу малолетства «прелестей» ссылки, нежели старшее поколение. Споры не прекращаются до настоящего времени. Оправданы ли решения правительства и «отца народа» И.В. Сталина по депортации немцев? Я выскажу по этому поводу свою точку зрения, которая скорее всего отличается от мнения большинства, и нахожу его оправданным. Не спешите обрушить на меня шквал обвинений. Постараюсь обосновать свое убеждение.

Приглушив эмоции, как человек военный, пытался и пытаюсь трезво оценить обстановку того грозного для существования России 1941 г. Войска фашисткой Германии в нескольких десятках километров от Москвы. Ими захвачены: Украина, Белоруссия… крупные советские города… Все силы брошены на то, чтобы остановить врага… Войска, техника… А в это время в тылу находятся немцы Поволжья, которые по отношению к Советской власти относятся вполне лояльно и пока не подают повода по переходу на сторону войск Вермахта, о чем свидетельствуют примеры храбрости немцев Поволжья, призванных в начале войны для борьбы с захватчиком и храбро сражающихся на всех фронтах. Но все же в тылу немцы, близкие к врагу по языку, нраву, обычаю и многому другому… А вдруг???! Дабы обезопасить себя с тыла и было принято решение о депортации.

На сторону захватчиков переходило немало русских, украинцев, белорусов…, а тут немцы! Очевиден риск, оставив их в тылу. Можно лишь предположить, как бы развивался сценарий для немцев Поволжья, не будь ее депортации. Не думаю, что был бы массовый переход к врагу, а если бы и был, то не более, чем числа людей других национальностей, а то и меньше, поскольку Россия стала и есть для них Родина.

Это мое сугубо личное мнение. И его я не в коем случае не навязываю никому, поскольку привык уважать мнение других, если даже оно идет в разрез с моим и не только по затронутой мною теме.

Взять, например, массовый отъезд немцев из России в Германию. В начале трудных для России 90-х годов. Кто-то одобрил их решение, кто-то открыто называл их предавшими Родину в поиске сладкого пирога, не испеченного ими, кто-то упрекал их в том, что едут в страну, которая нанесла всем столько бед… Негоже, дескать, победителям ехать к побежденным и многие другие высказывания… такие, всякие, как не будь войны с Германией, то не было бы этой депортации для немцев Поволжья.

У отъезжающих, были весомые аргументы для принятия такого решения, как отъезд в Германию. И, первое, что Родина-мать вдруг оказалась для них злой мачехой. Стало обычным — несвоевременная выплата заработной платы, пенсий, введение талонной системы на продукты питания, безработица, отсутствие перспектив в получении образования, медобслуживания, рост цен на все, а самое главное, без надежд в ближайшем будущем. Вот короткий перечень причин для принятия решения о выезде.

Не думаю, что такое решение ими принято в одночасье, спонтанно, без раздумий и сомнений, без боли, ведь в памяти их еще свежо воспоминание невзгод и мытарств, выпавшие на долю их родителей, покидавших в свое время свою Родину на Волге. Решение выверенное, обдуманное и заслуживающее понимание, а никак не осуждение…

Депортация немцев Поволжья не должна вызывать у депортированных гнев, ненависть к строю, к России, ее народу-русским людям. Ведь именно благодаря состраданию, милосердию русских, мы выжили на чужбине в эти лихие годы.

Известный нам всем случай, рассказанный нашими родителями, когда конвоир, сопровождающий немцев для отправки в Сибирь, посоветовал отцу, глядя на ораву детей, сдать корову, а на вырученные деньги кормить нас в дальней дороге на чужбину… Не продай отец корову, неизвестно, все ли мы перенесли бы этот дальний путь…

По прибытию эшелона с переселенцами, местные жители бросились к вагонам, дабы узреть у них рога, хвосты, как изображали в карикатурах немецких захватчиков. Но это оказались такие же люди, как они сами, но только изнеможенные переездом, со страхом в глазах от неизвестности… Они увидели голодных, полураздетых, старух, женщин, детей, не вызывающих никакой ненависти, а только жалость и сострадание…

Как же коснулась репрессия немцев Поволжья, в том числе конкретно нашу семью? Более 10 лет немцы находились на учете в комендатуре. Это значило, что должны были на протяжении всего времени в ней отмечаться. Нам было запрещено без разрешения покидать населенный пункт проживания и многое другое… От взрослых знал, что на каждый десяток взрослых назначался так называемый «десятник», в обязанности которого входило регулярно докладывать властям о поведении и настроении своих подопечных. На воровском сленге таких называют «стукачами». Были нормальные «десятники», но и встречались такие, которые из кожи лезли, выслуживались перед начальством…

Остановлюсь подробнее, на мой взгляд, самом главном для нашей семьи запрете, как невыезд за пределы населенного пункта для проживания.

Жили в те далекие годы, мы в селе Кормиха Егорьевского района. Отец находился в трудармии в г. Барнауле, и, дабы, изредка проведать нас, необходимо было, во-первых, своим безупречным поведением, ударным, изнурительным трудом получить разрешение комендатуры на выезд к семье. Встречи отца со своей семьей были не такими частыми, да и затраты на дальнюю дорогу ощутимы, поэтому эти встречи были большим событием и особенно радостными.

После переезда семьи из Барнаула в с. Топчиха, Федя, оставшийся в Барнауле со своей семьей, так же был вынужден через комендатуру приезжать к нам в гости. Иногда по различным обстоятельствам, он не мог получить разрешение и тогда на свой страх и риск, он приезжал к нам в гости без разрешения, что вызывало тревогу у родителей. Добирались, зачастую, в туалете вагона, дабы избежать надзорной проверки. Нелегальная поездка в Топчиху грозила, в случае ее выявления, большими неприятностями.

Запрет на выезд коснулся и меня, когда я учился в 5-м или 6-м классе. В классе, где я учился, провели медосмотр и врач, обследовав мои уши, выписал мне направление в Барнаульское лечебное учреждение. Я показал направление родителям, и они решили отправить меня в город в сопровождении старшего брата Вани, а там остановиться у Феди и Эммы, которые помогут мне в обследовании.

До поездки отец велел мне и Ване посетить комендатуру, чтобы получить разрешение на выезд. Там нам отказали, не объяснив причины. Прошло какое-то время и вновь, тот же врач поинтересовался у меня результатами обследования. Я пояснил, что комендатура не разрешила нам выезд. Не припомню случая в своей жизни, чтобы женщина могла быть в таком гневе. О таких принято говорить, — она рвала и метала… и это сопровождалось выкриками: … Дебилы, уроды.. не пустить мальчишку на обследование… В адрес «не дремавшего ока» (комендатуры) летело еще много «лестных» слов, которые я в силу мальчишеских лет, не понимал. Позаимствую слова у политического обозревателя Владимира Познера, — Такие были времена!

Вскоре, после смерти Сталина (5 марта 1953 года), были сняты отдельные запреты для репрессированных. Такие как, призыв в Армию. До этого, лица немецкой национальности в Армию не призывались. Мой старший брат Альберт, родившийся в 1936 году к огромной радости как родителей, так и всех нас, был призван в Армию в 1955 году. Была радость от того, что были уравнены права немецких парней с русскими, касающиеся их призыва в Армию.

И вот 18 октября 1991 года вышел Закон Российской Федерации «О реабилитации жертв политических репрессий». Этим Законом с немцев были сняты все обвинения и ограничения, восстановлены их гражданские права, устранены иные последствия произвола… Затем последовала череда правительственных постановлений, определяющие льготы для репрессивных и реабилитированных.

Справедливость, наконец-то восторжествовала!

Детство. Кормиха

Вспоминая свое далекое детство, мне всегда слышатся слова из известной песни Эдиты Пьехи, поющей протяжным, проникновенным, завораживающим голосом: … Да-а-й-те мне в де-е-тство счастливый билет… и, как приговор: …Билетов нет!..

Действительно, ни за какие деньги в детство не купишь билет. Потому и остается окунуться в детство лишь во воспоминаниях. Мои воспоминания о детских годах, проведенных нашей семьей в селе Кормиха Егорьевского района, не такие полные, как у моего брата Ивана. Все-таки, я почти на два года младше его, но все же, отдельные эпизоды, события тех лет сохранились в моей памяти, о чем и повествую…

 Помню, что село, где мы жили, было расположено в бору. Рядом с селом протекала небольшая речка, названная также, как и село — Кормиха. Гуляя по бору с братьями, у меня всегда вызывалось чувство страха от отдельных сосен, на которых кем-то были вырезаны огромные кресты… А если есть крест, то значит должно быть и захоронение… А это меня пугало.

Запомнился, в расплывчатых деталях, большой деревянный дом, в котором мы жили с другой многодетной немецкой семьей с фамилией КОХ.

Как сейчас вижу, самого младшего их ребенка Роберта, стоящего в деревянной кровати, измазанного с ног до головы калом… Огромный деревянный стол, и большая кадушка с солеными грибами, которые были помимо картошки, основным продуктом в нашем небогатом рационе. Уже в зрелом возрасте, я, как-то, предложил старшему брату Федору, съездить на своем «москвиче» за грибами, благо, в то лето, их было в изобилии. На мое приглашение он ответил категоричным отказом, объяснив причину своего отказа тем, что наелся их будучи в Кормихе на всю оставшуюся жизнь.

На этот стол, по праздникам, мать вылавливала из супа небольшой кусок говяжьего мяса, расчленяла его для каждого едока на 2-3 волокна и клала в чашки, обильно сдабривая этот деликатес жидким супом. И, еще, за этим столом, утром в Рождество, мы — младшие братья Федора, находили игрушки, им изготовленные.

Запомнилась большая, как настоящая, деревянная машина, в кабину которой ставили зажжённую свечку. Игрушки и новогодняя елочка, наряженная еловыми шишками с бумажными гирляндами и другими самодельными игрушками, приносили огромную радость, а затем наступали серые будни, скрашиваемые ожиданием таких редких праздников.

Запомнилась и большая ветреная мельница на краю села…

Было нашей маме в ту пору около 40 лет с небольшим. Она была, в отличии от местных женщин, изнуренных трудом, моложава и привлекательна. Мама следила за своей внешностью, одевалась по тем временам в хорошие платья, которые она захватила с собой при переезде. Все это не могло быть незамеченным редкими сельскими мужчинами, освобожденными от мобилизации по причине увечий, ранений и по болезни.

Помню, к нам, зачастую заходил один из маминых воздыхателей с гармошкой. Федя пытался до самой смерти отца вдолбить мне в голову, что настоящий мой отец и есть тот самый гармонист, чем вызывал усмешку у отца и мамино недовольство.

Мне, конечно и в голову не приходило, что того, кого я называю отцом вовсе мне не отец, но, подыгрывая брату, сокрушался, что я с малых лет, дескать, чувствую неприязнь отца, по отношению к себе, в отличии от того, как он относится к другим сыновьям.

Мама очень любила своего «Фрица» (Федю). Кроме этого, большая семья, которую необходимо накормить, напоить, обстирать, работа в колхозе от зари до зари, напрочь опровергала Федину выдумку.

Я еще в своих воспоминаниях вернусь к Феде, который был мастером на выдумки, розыгрыши и, еще, покруче этой.

В углу избы стоял огромный (по моим детским меркам) деревянный сундук, хранивший мамины наряды и одежду, наспех собранную при выселке с родных мест…

Как-то, мама, при очередном приезде отца, посетовала ему, что из ее одежды осталось всего-ничего. Отец поинтересовался «Ворум?» (Почему?) Мать ответила, что обменяла наряды у жителей на еду детям… На что отец сказал, что дескать, тряпки – дело наживное, не огорчайся, и, что, если бы он приехал и кто-то из детей умер от голода, то разговор был бы совсем иной, а вещи и наряды – дело наживное. Одно из ярких моих детских воспоминаний – огромное, безоблачное, солнечное, осеннее небо, и я сижу на телеге, запряженной пятнистой лошадью и нагруженной большими тыквами, свеклой, картошкой, и вместе со всеми радуюсь тому, что, кроме картошки, длинными зимними вечерами можно полакомиться пареной свеклой и тыквой..

В 1946 году, когда мне было 5 лет наша семья переезжает из Кормихи в село Макарьевка Топчихинского района… Запомнилась суета железнодорожного вокзала в Рубцовске, огромные пыхтящие паровозы, лязг вагонов, толкотня, не смолкающий гул людских голосов, и все это пугало своей непривычностью, новизной, не виданной ранее в глухой деревушке…

Испуганно и, в то же время с детским любопытством, я, ухватив мамин подол платья, взирал на происходящее, вздрагивая, каждый раз, когда паровоз спускал пар или давал громкий гудок, извещающий пассажиров об его отправке или прибытии состава…

Запомнился запах общепитовской столовой из вокзального буфета. Казалось, что более вкусного запаха в природе просто не существует. Пока мама устраивалась с детьми в освободившемся углу вокзала, отец принес полный котелок того самого супа, который пленил меня своим запахом. Такого вкусного супа мне более не приходилось есть. Бывая в командировке, в отпуске, да и при случае, посещаю общепитовские столовые с тем, чтобы вновь отведать того самого супа, но увы…!

 

Макарьевка

Воспоминания о днях проживания в Макарьевке у меня сохранились более яркими, нежели о Кормихе. Ваня отразил все о нашей жизни в этом селе. Мне стоит лишь дополнить отдельные моменты из той Макарьевской жизни, не упомянутые братом.

В доме с крышей, покрытой соломой, где мы поселились, как почти у большинства домов того послевоенного времени, полов не было. Его замещал, густо замешанный с глиной коровяк, источающий специфический запах. Не хитрая процедура, обновления «пола» проводилась, как правило, по субботам. Взрослые по мере возможности, оберегали свою работу, следили, чтобы мы своими действиями не повредили поверхность так называемого пола.

Вспоминается такая картина. Дядя Тимофей, муж нашей тети Ани, топит печь, подкладывает периодически в печь хворост, а я сижу, качаюсь на табуретке, проделав тем самым большую дыру в полу. Дядя один раз окриком прекратил мои действия, второй раз… ну а на третий раз, видя что слова до меня не доходят, огрел меня по заднему месту хворостиной. Удивительно, но сразу дошло.

Вот еще один пример, говорящий о пользе физического наказания. С дядей Тимофеем у меня связано много хороших воспоминаний, о которых я изложу позднее.

В дни празднования Троицы, наш дом преображался. Этот самый пол мы устилали душистой травой, полевыми цветами, повсюду втыкали ветки, что создавало уют и праздничное настроение.

В то время ходили в школу Эрна, Аня (двоюродные сестры), Альберт с Рубином. Для приготовления уроков длинными зимними вечерами использовали примитивную лампаду, в изготовление которой входила бечевка (фитиль), пузырек с керосином, накрытый вырезанным картофельным пластиком, с целью безопасности. Лампада нещадно чадила, случалось, что искра попадала на книги, тетради, тогда все принимались за тушение возникшего очага, которое, как правило, заключалось в накрытии его старым рваным одеялом.

Канцелярские принадлежности были в то время большим дефицитом. Мы бережно относились к каждому листу бумаги, в спичечную коробку для дальнейшего использования собирали графитные дольки, оставшиеся от карандашей…

Особенное неудобство для школьников доставляли пузырьки с чернилами. Неосторожное движение… и вся тетрадь в кляксах. Тряпочный портфель (сумка) и его содержимое оказывалось в миг все в чернилах…

Жили голодно. Основная еда была картошка и постный суп. Чтобы как-то прокормить две больших семьи, дядя Тимофей с Федей ходили на колхозный склад с зерном, чтобы собрать горсть-другую, рассыпанной пшеницы, чтобы, затем раздавив ее, крупорушкой матери смогли приготовить детям кулеш. Все это делалось ночью, тайком и, упаси бог, быть пойманным-тюрьма обеспечена.

Весной и летом наш провиант продуктовый значительно пополнялся природными дарами: молодой крапивой, щавелем, ягодами, кандыком, кашкой (есть такая трава, из зерен которых варилась вкусная каша, сдобренная иногда ложкой подсолнечного масла).

Осенью, после выкопки картофеля селянами, ходили к «добрым» соседям, чтобы перекопать лунки, в надежде найти несколько оставшихся картошин. Бывало, нам везло, и мы приносили домой по пол ведра, а то и по ведру картофеля. Я взял в кавычки «добрые» не случайно, были и такие — «злые» хозяева, которые дождавшись, когда наше ведро почти наполнится картошкой, отбирали его и высыпали себе. А «добрые», зачастую указывали лунки, где могли быть, по их мнению, оставленные картошины. А те, кто не указывали, то хотя бы не препятствовали нашему «штоболу». (Так по-немецки называется процесс перекопки).

До поздней осени, в разгар уборки свеклы, отправлялись на дорогу, чтобы подобрать немного свеклин, упавших с грузовика, едущего со своим сладким грузом на свеклопункт в Топчиху. Дорогу выбирали наиболее ухабистую, где была большая вероятность выпадения свеклин из кузова автомобиля. Указанный мною способ приобретения «продовольствия», продолжался и в Топчихе, когда мы переехали туда из Барнаула. Разве что к добыче жизненно необходимых продуктов добавилась пахта (молочный продукт, оставшийся после взбивания масла и сметаны) с небольшими крупинками масла.

Раз, а то и два раза впряглись в скрипучую телегу с железными колесами (такую можно встретить разве что в музее и то не в каждом). Ставили на эту технику тех времен флягу и отправлялись на маслозавод в Фунтики, где по бросовой цене продавался этот ценный продукт.

На одну поездку уходило по много времени. Порой она растягивалась на полдня и более. Время уходило на стоянии в очереди, на ремонт двухколесной телеги, на семи-восьми километровый путь, на кратковременный отдых в пути, и, конечно же на дегустацию этого чуда-продукта.

Мама каким-то, только ей известным способом, изготавливала из пахты чудесные галушки, политые растопленными на сковороде крупинками масла, выловленные ею из пахты… Различная форма добычи пропитания была для нас, братьев, жизненно необходимой и вносила свой собственный, пусть небольшой, но вклад, как сейчас говорят, в продовольственную корзину большой семьи. Бывали и огорчения. Когда, собранный с трудом картофель, свекла «злыми» дядями высыпались из наших матерчатых сумок… Горечь от этих воспоминаний не отпускает меня до настоящего времени. Упаси Господь бог, детей наших, внуков и правнуков от такой добычи продуктов…

Частые походы нашей бабушки, матери отца, в село Михайловка, расположенное в нескольких километрах от Макарьевки по домам, прося милостыню, так же подкармливали нас.

Проезжая по делам в Макарьевку или же на кладбище к бабушке, всегда всплывает перед глазами картина… Около дороги нашего дома стоим я, Рубин, Ваня, вглядываемся в сторону Михайловки, чтобы увидеть бабушку, идущую после попрошайничества. Увидев ее сухонькую фигуру, устремлялись бегом ей навстречу, подымая облака пыли. И вот, наконец, долгожданная минута – бабушка из большого кармана передника достает краюху хлеба, делит ее на количество ртов, когда повезет, то нам перепадает и огурец, а то и помидор… Бывало к нашей всеобщей радости, бабушка доставала из своего объемного кармана несколько леденцов, а то и пряник. Все это, справедливо распределялось между собой, тотчас же, поедалось.

Наша мама, особенно отец, запрещали ей попрошайничать. На их запреты у бабушки был неизменный ответ: — Я не для себя это делаю…

В свои неполные семь лет, я, да и мои старшие братья с небольшой разницей в возрасте вряд ли осознавали суть слова «смерть». Тело покойной бабушки поместили в большие холодные сени, куда мы часто тайком выбегали посмотреть на бабушку, ожидая, что вот она проснется, встанет и угостит нас едой.

Смерть бабушки нами воспринималась как возможность прокатиться на санях до кладбища в день ее похорон… Осознание горечи, утраты родного человека, нашей кормилицы пришло позднее…

Альберт, спустя годы, изготовил на могиле бабушки железный крест, Рубин изготовил красивую деревянную ограду, простоявшую много лет, пока моими и Ваниными стараниями не была изготовлена железная. Могилу позднее облагородили плиткой, установили скамейку.

Начиная с 1980 года, в год моего приезда в Топчиху, до самой смерти отца, я, он и мама ежегодно ездили в Макарьевку на могилу бабушки. Мама ожидала эти поездки, и если я, из-за занятости по работе, откладывал поездки, то непременно напоминала мне об этом. Ей нравились эти поездки, поскольку после посещения могилы, я, как правило, доставал домашнее вино, нехитрую закусь и мы поминали бабушку…

Забегая вперед, скажу, что когда в 2011 году, в качестве кандидата в депутаты краевого законодательного собрания, на встрече с избирателями, я вкратце изложил практически все, что описал в этих воспоминаниях, связанные с Макарьевкой, то в день голосования в Макарьевке получил самое большое количество голосов, проголосовавших за меня по сравнению с другими селами района…

Не могу не затронуть одно из самых запоминающемся детском воспоминании, связанным с весной. Это кусты вербы, стоящие в логу в талых водах с набухшими мягкими, бархатными почками… Тот, дурманящий запах весны, огромное голубое небо, птичий гомон, появившаяся зелень на лужайках… Все это навсегда останется в моей памяти.

Заслуживает внимание в моих воспоминаниях и тетя Катя Гервардт, жившая недалеко от нас на одной улице… Добрейший души человек, к которой мы часто ходили в гости. Жила она со своим сыном и снохой, как и большинство людей того времени, в землянке. Запомнилась грубо сложенная печь, в которой томились наивкуснейшие щи, которыми она нас угощала, тающие во рту, испеченные к чаю пироги с маком, яйцами, капустой, ягодой… В последствии, уже переехав из Барнаула в Топчиху, мы еще долго ходили пешком к доброй, гостеприимной тете Кате. Невозможно посчитать количество километров, проделанных ребячьими босыми ногами от Топчихи до Макарьевки и обратно.

Последний пеший путь с отцом по знакомому с детских лет маршруту, я проделал, уже будучи в юношеском возрасте, когда купили корову в Макарьевке.

Кстати, эту пеструю корову, из других, продаваемых коров, выбрал я.

Отец согласился с моим выбором, о чем, по приезду домой, сообщил маме. Выбор оказался удачным, чем я долгое время был очень доволен и горд…

Вскоре наша семья переехала в Барнаул, где мы поселились в бараке в большой комнате. Помню, что в полу были огромные щели, в которые, забавы ради, я сбрасывал найденную мелочь. Одно время, возле нашего барака работали заключенные (не то пленные немцы, не то японцы), которых охраняли усталые, разморенные летней жарой вооруженные конвоиры. К обеду мать приготовила галушки и, переговорив с отцом, наложила большую миску галушек, отнесла ее конвоирам. Почему не заключенным, а конвоирам, для меня до сих пор осталось загадкой. Моментально, расправившись с чашкой галушек, конвоиры с благодарностью вернули маме пустую чашку.

Через некоторое время мы переехали в пос. Восточный. Жили все в одной большой комнате в огромном бараке. Отец умудрился в этой комнате выкроить место для мастерской, которая представляла из себя небольшой закуток, а сверху своей мастерской соорудил для нас палати.

Все «удобства», разумеется были на улице. Для этих «удобств» был сооружен большой многоочковый туалет, всегда загаженный и источающий постоянно неприятные запахи…

У нас появились больше возможностей для ребячьих игр на новом месте жительства, нежели на прежнем.  Не вдалеке располагался глубокий песчаный яр, где мы проводили большую часть игр в войну, в разбойники, благо этот яр, с отвесными стенами и густо заросшим мелким кустарником располагал к этому.

 Местом другого развлечения являлась железнодорожная выемка, по ту сторону рельсов проживала враждующая с нами ребятня, которых мы называли залинейными.

Конфликты случались по причине нарушения «границы» (переход железнодорожных путей с их стороны на нашу) и из-за несколько кустов, обвешенных мелкими ранетками. За право владеть кислыми мелкими плодами дрались нещадно. Полагаю, что эти «войны» еще долго продолжались и после нашего отъезда.

В Барнауле, с горем пополам, я окончил 2 класса и мы переехали в Топчиху.

Запомнилось, как мы едем, сидя в кузове грузовика, рядом нехитрый домашний скарб. Машина, натружено урча мотором, поднимается в гору по-нынешнему Змеиногорскому тракту.

Дорога, в то время была песчаная, от того и ревел мотор… Кругом величавые сосны и, как в песне поется: «Только небо, только ветер, только радость впереди…»

 На этой оптимистической ноте я и закончу свои ранние детские воспоминания. Но это вовсе не значит, что воспоминаний о более позднем периоде детства не будет. Они невольно появятся, когда я начну повествовать о своих братьях, сестре и других родственниках…

О наших отношениях, событиях тех и наших дней, я постараюсь изложить предельно объективно, без лишних эмоций, без предвзятостей, только какими они были и есть на самом деле, подавив появившееся желание приукрасить Ваню, с тем, чтобы в его очередной приезд, заполучить от него в холодильник заморские вкусности…

Ведь должен же он как-то отблагодарить младшего брата за такие хвалебные в его адрес слова?!

Я искренен и честен, как перед ним, так и перед другими.

В своих воспоминаниях о братьях, сестре и других родственниках, Ваня очень подробно изложил их биографические данные и, чтобы не повторяться, я только остановлюсь на отдельных случаях, событиях, которые наиболее ярко отложились в моей памяти, связанные с каждым из них. Напишу обо всем… все, что помню и мне дорого.

Допускаю, что возможно, мною допущены в изложенном материале незначительные неточности, погрешности, которые вполне можно списать на давность прошедшего с той поры времени… и так ..приступаю.

Отец

Ваня, вспоминая отца, усомнился в том, что отец был потомственным пимокатом. А я твердо убежден – отец наш был ПОТОМСТВЕННЫМ ПИМОКАТОМ. Он часто повторял матери: На мне, Тортье, (Дора), закончится династия пимокатов. Не хочу, чтобы хотя бы один из сыновей стал пимокатом…» Скорее всего на это решение сказался его адский, изнурительный труд, требующий отменного здоровья и физических сил. В те дальние времена процесс изготовления валенок и другой валяной обуви производился вручную, не было машин, валяющих обувь и многого другого, облегчающего труд пимоката. В достатке было: вредные пары купороса, пыли от шерсти, клубы пара в мастерской при валянии обуви и многого другого до того момента, когда красивые, удобные, а главное, теплые, незаменимые для сибирских морозов валенки были готовы. Нам, всем братьям, тоже приходилось принимать посильное участие в их изготовлении, которое сводилось в цобать, (теребление) шерсти, порою очень свалявшейся, с колючками, которое требовало больших усилий ребячьих рук в тереблении. По мере взросления старших братьев, отец усложнял задание Феде, Альберту, Рубину по изготовлению валенок. Готовые валенки пользовались огромным спросом.

Отец, разумеется, катал в домашних условиях, нелегально, после работы в пимокатном цехе. Прознай о его подпольной деятельности финотдел райсполкома, неприятностей, мягко сказано, было бы много. Наказывалось за это очень строго. Страшились этого финотдела и мы-дети. Однажды, я был задержан за то, что нарвал в березовой роще траву корове. На велосипеде, нагруженном мешком травы, был сопровожден домой верховым объездчиком. Отец в то время катал валенки и, разумеется, был испуган визитом объездчика не столько за последствия нарванной мною травы, а сколько из-за того, что он мог донести на незаконную деятельность надзорным властям. В наше время вид деятельности называется предпринимательской, а в то время строго карался…

Мы, практически, не носили подшитые валенки. Только прохудится один из пары, отец валял нам новые. Заканчивая тему валенок, не могу упомянуть о серых валенках, скатанных мне отцом под мою военную форму в 70-х годах прошлого столетия. Выезжая в командировку по служебным надобностям, я очень комфортно чувствовал себя в них в морозные зимы. Хранятся они у меня и по ныне, ничуть не изменив свою первоначальную форму.

Есть у меня еще одна память как об отце, так и о брате Ване. Уезжая в Германию, Ваня оставил мне отличные валенки, скатанные для него отцом… Большое ему за это СПАСИБО. Они отлично сохранились, хотя с того времени, когда он мне их отдал прошло более 10 лет. Отца уже нет с нами более 30 лет, и, несмотря на их «почтенный» возраст (думаю, не менее 50 лет), они отлично сохранились и просто незаменимы зимой.

Из ранних детских воспоминаний мне запомнился приезд отца в Кормиху. Сажал он меня тогда на колени, и водил по моему лицу щетиной. Отца мы звали «Тадэ» (тятя). Редкие его визиты не давали возможности привыкнуть к нему. Я как-то чуждался его, более того даже испытывал неосознанный страх перед ним. Кстати этот страх в детстве перед отцом преследовал меня еще очень долго, затем перешел в робость, когда я был уже в подростковом возрасте. Однако, постепенно исчезал по мере моего взросления…

Помню, на исходе своей службы в армии в 1965 году, я написал родителям письмо с просьбой благословить мой брак с Валентиной. Дескать в благословении нуждаюсь, как добропорядочный сын, поскольку завтра регистрация моего брака. Уже, приехав со службы домой, отец изрек: «Ты, сын, нас за дураков не держи, просишь в письме, которое идет до нас неделю благословить на брак, а сам на следующий день идешь на регистрацию» …

Отец наш, в моем понимании, был большим оригиналом. В далеком детстве, учась в школе, он вдруг решил нас всех одеть в красноармейскую форму, выглядевшей, в его представлении таким образом: сшитые, хорошо знакомым ему закройщиком и портным Боссауром — галифе, военный френч. Решил скатать каждому из нас бурки. Не знаю, под каким впечатлением он пришел к такому решению…  Думаю, на это решение подвигла его служба в кавалерийском полку, куда он, периодически, еще проживая на Волге, призывался военкоматом на летние полевые сборы. Из его рассказа явствовало, что ему приходилось даже видеть самого прославленного Климента Ефремовича Ворошилова!!!

А было это так: отец, не имеющий воинской специальности, был начальством приставлен к конюшне по уходу за лошадьми. И вот однажды, в сопровождении большой свиты, вошел в конюшню сам маршал Ворошилов! Окинув взглядом красноармейца, (отца) усердно чистящего щеткой круп лошади, поинтересовался у бойца, где его сабля. Отец сбивчиво объяснил, что, дескать, сабля мешала ему в работе по уходу за лошадьми, и потому он положил саблю в ясли. Полководец приказал опешившему кавалеристу тотчас же принести саблю. Затем, вытащил её с ножен и неодобрительно покачал головой, выражая своё недовольство плохим состоянием сабли.

Последовало ли моему отцу- «лихому кавалеристу» наказание, отец не распространялся, дабы той давней халатности по отношению к личному оружию, не подать дурной пример своим сыновьям, в последствии, кроме Феди, призванными уже в Советскую армию. Как всегда, в идею отца, пошить нам военную форму, вмешалась мама, которая посоветовала бывшему «кавалеристу», выбросить дурь из головы.

Стоит отметить, что если отец был большим мастером по валянию валенок, то другая мужская работа ему не давалась. О таких мужчинах обычно говорят, что даже гвоздь забить не может. Столярные, плотницкие и другие работы с лихвой освоили все мы, кто-то в совершенстве (Федя, Рубин), кто-то хорошо (Альберт, я), кто-то не плохо (Ваня). Зная наши способности, у отца ежегодно возникали идеи, что-то строить, перестраивать.

Выслушав очередную идею или замысел отца по строительству, мать выговаривала: «Оставь ты неуемный детей в покое, у них свои дела, сколько можно? …» Протесты матери отцом во внимание, как правило не брались, и мы почти каждое лето, что-то строили, перестраивали, городили, даже изобретали. Чтобы облегчить труд матери, когда они еще держали корову, благодаря смекалке Рубина и его руководства мною и Иваном, корова в сарае стояла всегда сухая, и уход за ней требовал зимой минимальных физических усилий. Под настил нами были выложены куски жести с уклоном к крупу коровы, в конце выкопана яма, ёмкостью три-четыре ведра, что позволяло моче, скопившись через щели в полу, оставлять настил сухим. Две-три лопаты назьма выбрасывались через специально сделанную для этой цели, закрывающуюся заслонкой дырку.

Раз в неделю отец специальным черпаком освобождал яму от жижи.  Над яслями в потолке была прорублена дыра, через которую из чердака в ясли поступало сено. Чердак зачастую нами забивался сеном, складированным рядом с чердачной дверью. Слежавшееся со временем сено мы дергали специально изготовленным для этих целей крюком (багор в миниатюре). Всё это к радости родителей заметно облегчало им работу, надерганного сена хватало на несколько недель, что позволяло переносить частые в ту пору снежные бураны.

Оригинальность ли отца, или же его житейская мудрость, привели его к мысли, чтобы мы, его сыновья, непременно обучились какому-либо ремеслу, благодаря которому можно заработать себе на жизнь. А там как сложится. Никто нам, сыновьям, не мешает в последствии достигнуть более значимых специальностей и профессий. Так в дальнейшем и сложилось со мной и Рубином. Ваня останется преданным первоначальной специальности, полученной с подачи отца в юном возрасте. Альберт стал электриком, а в армии дополнительно приобрел еще профессию шофёра. Ваня же, кроме ремесла портного, выучил и стал известным в районе (да и в соседнем Калманском районе) закройщиком. Рубин по настоянию отца, был определен учеником к мастеру — краснодеревщику Лотцу и после учебы стал очень неплохим столяром. Впоследствии, окончив вечернюю школу, затем заочно пединститут, он стал педагогом, преподавал длительное время в школе математику и физику. Я же, в силу большого дефицита веса к росту, был из-за худобы и хилого здоровья, определен отцом, учеником парикмахером к мастеру Барбариной Ирине Ефимовне. В последствие стал кадровым военным. Старший брат Федор, как был плотником, так им и остался. За свой многолетний трудовой стаж приобрел еще ряд рабочих специальностей, таких как: каменщик, штукатур и другие. По истечению многих лет, учитывая отцовские неуемные желания к строительству, закрадывается у меня такая крамольная мысль «тьфу-тьфу!!! Да… простит нас господь за вольные и невольные грехи и согрешения», а не готовил ли отец нас, сыновей, под себя, справедливо посчитав, что коли господь бог, разумеется, и с его активным участием, дал ему 5 сыновей, так почему бы не воспользоваться таким божьим и природным даром, дарованным ему свыше в  виде сыновей.

Надо заменить косяк дверной…, пожалуйста — Федя. Надо заменить электросчетчик, розетку, починить электроприборы… пожалуйста – электрик — Альберт. Привезти солому, сено корове… шофер-Альберт. Изготовить оконную раму, табурет, скамью – Рубин – столяр. Перекроить, сшить, отремонтировать одежду, сшить новый костюм – Ваня. Побрить, подстричь – я. Ну, а погладить брюки, рубашку, почистить ботинки – мама. Ну, просто не жизнь, а идиллия!!!

У меня до сих пор в ушах звучит его вопросительно — утвердительный вопрос ко мне, когда в очередной раз приходил к родителям в гости: «Воллен мир нихт зих шарен?» (не хотим ли мы подстричься?)

Его желание к стрижке у меня не вызывало сомнения, а что касалось меня…? Ну как тут откажешь родителю, когда мама уже разложила на столе все необходимое для парикмахерских услуг.

Клиентом, тятя был привередливым. Помимо стрижки и бритья предлагал просительно-повелительно убрать волосы с ушей и ноздрей. Процедура обслуживания занимала много времени. После бритья тятя, помимо всего прочего, просил, чтобы я ему еще сделал массаж лица. Маменька была у меня в подручных – взбить пену, вытрясти пеньюар (простыню), поднести инструменты, убрать волос. Хотел я этого или не хотел, но отцу ни разу не отказал в его просьбе, которые в месяц звучали 2-3, а то и больше раз. Скажет, бывало, свое заветное: «Воллен мир…», маменька тут как тут… «фриц, ту аст нох нихт филь аре» (Федя, у тебя же еще немного волос?). Маменькино заявление отец, конечно же игнорировал. Но что может понимать простой подмастерье в парикмахерском деле?.. Женщина, знай свое место!!! Сказано стричься, значит стричься!!!

Вернуть бы то время, когда я на кухне колдую над головой отца, а рядом мама… я бы тогда не раздражался от отцовских слов: «Воллен нихт зих шарен». Увы! Остались одни воспоминания.

Не имею никаких претензий к своему Тадэ, что сделал из меня парикмахера, более того благодарен.

Вспоминается один забавный случай, связанный с моей стригальной профессией. А дело было так. В то время, когда произошел этот случай, я уже успел выучиться, на то, чтобы сделать женскую завивку. Процесс этот был прост. Пряди волос накладывались на что-то похожее на бигуди с полым нутром. Все они соединялись резиновыми жгутами, подключались к кипящей емкости. После определенного времени все это отключалось, разматывалось и получались кудри модниц, рискнувшим довериться мастеру высокого класса (каким я себя считал в то время). Доверились мне, как мне помнится Ирма Вормсбехер, подруга Ани Франц, сама Анна, в будущем жена Рубина, наша двоюродная сестра, а вот была ли Инесса (Ванина девушка) … не помню.

В качестве пеньюара, я к большой потехе отца, использовал «назе» (сырые), подвернувшиеся мне под руки, чьи-то большие семейные трусы, источающие определенный для трусов запах. Поскольку я был в подпитье (обычное состояние настоящего мастера ЭКСТРОКЛАССА), процесс спорился и казался отцу весьма забавным, от того, что раздавались крики пациенток от обжигающего их пара. Более того, пар превращался в горячую воду и стекал за шиворот прелестниц. Но особенно его забавлял запах, исходящий от разогретых трусов. И я долговязый, худой, снующий с деловым видом вокруг пациенток, то и дело устранял порывы. Знали бы красны девицы, что их ожидает, вряд ли бы доверились мне. Но как известно, красота требует жертв. Жертвы были, а вот превращение в красоток-сомнительно!

Позже отец не раз давал мне высокую оценку, моему мастерству. Уверовал, что со мной по выбору ремесла не ошибся…

Благодарен я отцу и за то, что он в то время не поддался уговорам врача-терапевта Жигальцовой, которая высказалась «отмазать» меня от армии по состоянию здоровья, дабы основания на то были веские — большой дефицит моего веса к росту. Взамен этого, отец должен был скатать ей бесплатно валенки. На ее предложение отец ответил, что если три сына служат и служили в армии, то и четвертый пусть послужит. Трудно вообразить, как бы сложилась моя судьба, если бы он поддался уговорам терапевта, участвующего в военно-медицинской комиссии военкомата…

А так, с 4-го курса Барнаульского педучилища, я был призван на действительную военную службу в артиллерийский полк Белорусского военного округа. В 1964 году закончил курсы в г. Бресте «Выстрел» по подготовке младшего офицерского состава. И мне приказом Министра обороны СССР было присвоено воинское звание «младший лейтенант». Поддайся он тогда заманчивому предложению, я бы, конечно, не отслужил 25 календарных лет и не вышел бы на военную пенсию в 1990 году.

В 1965 году я уволился в запас в звании «сержант», а уже в сентябре 1967 года был призван с присвоением звания «лейтенант» на должность помощника Калманского военного комиссара…

Отец наш был оптимистом по натуре, с чувством юмора, любил розыгрыши, безобидные шутки, подколки… Все эти качества передались и нам, его детям. Помню, в середине 60-х, его соседом был пожилой немец Герцог, весьма колоритная фигура – полный, с бельмом на глазу, любитель выпить стакан — другой домашней браги. Выпив и закусив, садился за небольшой орган и исполнял песни. Я и Альберт, зачастую, придя к нему в гости и, «приняв на грудь» несколько стаканов крепкой браги, восторженно отзывались о его певческих данных. «Обласканный» слушателями Герцог, вновь предлагал нам угощение, разумеется, долго упрашивать нас ему не приходилось. Вряд ли вокал заслуживал такой похвалы с нашей стороны, но что не сделаешь дабы продолжить брагопоглащение?! Полностью разогретый брагой, вокалист скорее начинал вопить, нежели петь, и мы, сполна «насладившиеся» его пением, потихоньку удалялись, дабы не спугнуть его творческий экстаз.

 Так вот, отец и Герцог постоянно разыгрывали друг друга. В один из их розыгрышей, по просьбе отца, был втянут и я. А дело было так.

Отец, как-то, посетовал соседу о своей проблеме, что сложенный стог сена, никак не дает осадку и грозит тем, что при порыве ветра его разнесет… Сосед проникнулся проблемой отца и предложил ему простое решение. Выход заключался в том, чтобы отец залез на стог сена и посидел на нем несколько дней, пока стог не даст осадку, а он, Герцог, чисто из добрососедских побуждений будет ему подавать наверх еду, приготовленную мамой, ведро для сбора естественных нужд… Такое стерпеть отец не смог и несколько дней вынашивал план мести. И я помог ему в этом. Прознав, что у соседа осталось несколько навильников сена для кормления кроликов, я на ватмане крупным шрифтом написал объявление, извещающее, что по улице такой-то, в доме таком-то, у такого-то, продается сено… и вывесил это объявление на киоске «Голубой Дунай». (Разумеется, это были данные обидчика отца). При очередной встрече, Герцог пожаловался отцу: «…ничего не пойму, Федор, у меня сена для кроликов осталось на неделю, хочу купить, а ко мне дуром валят покупатели сена. Житья от них нет, идут и рано утром, и в обед, когда у меня послеобеденный сон, и поздно вечером…» Хитро улыбаясь, отец посочувствовал соседу в его проблеме и, посчитав, что месть удалась, посоветовал ликвидировать вывешенное им объявление. Герцог тут же бурно отреагировал на совет отца… «Какое объявление??? Не давал я никакого объявления!!!» Обозвав себя болваном, Герцог тотчас же ринулся на поиск объявления. Уже через час-другой, он стоял довольный перед отцом со скомканным в руках объявлением, со словами благодарности, конечно не подозревая, что виновник его злоключений с продажей сена стоит перед ним.

Объектом его розыгрышей частенько становилась наша мама, да и мы тоже. Характерно то, что отец, разыгрывая, подшучивая над другими, сам не любил быть объектом для розыгрышей.

Помню, как-то в мой очередной приход к ним, мать поведала мне об очередном розыгрыше отца. Дело было так…

Видно, дошли до отца слова маминых упреков о том, что зачастую он использует нас в строительных целях. И тогда он решил, что без чьей-либо помощи отремонтирует дворовый туалет, заменит прогнившие доски с вырезным «очком» посередине на новые. И вот доски приготовлены, отпилены по размеру, обструганы. Дело за малым – начертить круг, чтобы по нему сделать вырез «очка». Не долго размышляя, он позвал маму и предложил ей сесть на приготовленный настил голой задницей. Не ожидая в просьбе отца подвоха, мама так и сделала. Тогда отец достал, за ухом торчащий химический карандаш и старательно несколько раз обвел ее задницу… Рассказывая этот случай, мама не выглядела, расстроенной от отцовой проделки, скорее всего этот эпизод позабавил ее. Она была привыкшая к его проделкам…

Отец был физически крепким человеком. Вспомнился случай из детства.. Я и мои старшие братья – Рубин и Ваня, получили разрешение искупаться в пруду в один из жарких летних дней. По дороге к пруду, решили проведать отца, работающего в артели инвалидов им. Буденого, расположенной по пути к пруду. Таким возбужденным, каким был отец при нашей встрече, мы его никогда не видели. Он стоял на крыльце пимокатного цеха, порывисто дыша. Руки, и сам он весь дрожал, будто только что перенес тяжелый груз.

«Шли бы вы, пацаны, домой… не до вас сейчас…» — обратился к нам один из коллег отца. Позднее от того же самого мужика мы узнали, что произошло в тот день… Один из рабочих, в состоянии сильного опьянения, начал придираться к отцу, называя отца «недобитым немцем». Отец, в общем-то, спокойный, уравновешенный человек, вначале терпеливо сносил оскорбления, осознавая, что человек пьян, трезвый не позволил бы себе подобного, но пришел и его терпению конец тогда, когда тот обозвал отца «фашистом». Схватив обидчика за шиворот, отец выволок обидчика из цеха и спустил пинком под зад с крыльца. Тому бы успокоиться, но нет… Схватив, рядом стоящие вилы, он ринулся на отца. Каким-то чудом, не поранив руку, отцу удалось попасть между зубьями вил, резко выдернуть их из рук разъяренного пьяного мужика, огреть его по спине, сломав при этом черенок… Выбежавшие на шум драки пимокаты, связали дебошира…

А в основном отец был добрым, веселым человеком… Ничто человеческое ему было не чуждо. В далекие 50-е годы прошлого века, кажется на свадьбе Феди, в памяти отложился случай. Отец, пританцовывал на табуретке, исполняя «фолькс лид» (народную песню) «Ви шон ист югендт» (как прекрасна юность). Нечасто, перебрав водки, к большому не удовольствию мамы, исполнял он именно эту песню, которую мама почему-то не любила.

Завершая свое повествование об отце, стоит осветить его деятельность как проповедника, или, вернее сказать, пастора. Пастором могу назвать его с полным на то основанием, так как отец совершал все церковные обряды, как крещении, так и похоронах… На соседней улице проживал дед Кенинг, которого мы называли попом. Вот от этого попа отец и познал все таинства церковной службы: ведение «кирхе» (церковь), подбор проповедей, чтение молитв, крещение, отпевание покойников, словом, все, что связано с религией, кроме, разве того, что не освещал дома, землю, автомобили, что делается сейчас. После смерти «попа», отец заменил его. Полагаю, что верующие лютеране только выиграли от этого. Отец никому не отказывал как в крещении, так и в других церковных обрядах. Денег за свою работу не брал. Не смогу, наверное, назвать ни одного населенного пункта в районе, где бы он не побывал со своей церковной миссией. Отец был уважаем верующими, служил богу бескорыстно, по велению сердца…

По настоянию отца, Рубин изготовил добротный катафалк, окрашенный в траурный черный цвет. Этот катафалк пользовался большим спросом как у немцев, так и у русских во всех селах района.

Вспоминается случай, когда хоронили одного ответственного райкомовского работника. Тогдашний первый секретарь райкома партии Алексей Антонович Кулешов, дал команду своим подчиненным организовать достойное захоронение райкомовского работника. Узнав, что ни в одной организации района нет для погребения катафалка, кроме как у деда Гюнтера, но и тот нуждается в ремонте, незамедлительно отдал распоряжение – попросить катафалк у деда и отремонтировать его… Отец был рад тому, что ретивые чиновники в угоду «первому», опасаясь его гнева, полностью отремонтировали и покрасили катафалк. Этот катафалк еще долго, после смерти отца пользовался спросом… Дальнейшая судьба катафалка неизвестна. Возможно он использован в качестве дров, или был кем-то забыт быть возвращенным…

Не ошибусь, если скажу, что практически все его внуки и внучки были им крещены.

 У отца была исключительная память на захоронения. Бывая с ним на кладбище, он безошибочно находил могилы умерших знакомых немцев. Приходилось слышать… «Вот здесь могила Нусс и его супруги. Вот могила четы Дортман, Боссауэр…» В последние года посещения им кладбища, он подолгу останавливался у знакомых могил, тяжело вздыхал, думал о чем-то своем… Думы его были явно не радостные…

Незадолго до смерти отца, я задал ему вопрос, где ему лучше было жить, здесь, в Сибири, или на Волге? Он ответил, что как сейчас он живет, то конечно же на Алтае, и что мысль о переезде в Саратовскую область у него не возникала, разве, что это произойдет (тьфу, тьфу) снова по велению властей…

Мне не дает по настоящее время покоя обида, которую я причинил отцу, по своей молодости и глупости…

Однажды мать нас с Ваней заставила пройти по дороге, по которой пьяный отец возвращался домой и по пути домой его вырвало, в результате чего его зубной протез выскочил вместе с рвотой. Протез мы нашли.

Уже, работая парикмахером, я «накушался» спиртного настолько, что едва стоял на ногах и шевелил языком. На нравоучения отца, сказал в ответ, что в отличии от него не потерял зубы… они на месте. Обидел отца… Виновен! Прости отец… стыдно было просить прощения у живого, так хоть после смерти.. ПРОСТИ, ОТЕЦ, непутевого своего младшего сына за это, да и за все забытые мною обиды, вольно или невольно причиненные тебе… ПРОСТИ.

Ты до конца моих дней останешься в моей памяти, да и у других… душевным, веселым, добрым, заботливым… Царствие тебе небесное… и покой, которого было не так много в твоей земной жизни.

 

Мама

Закончив об отце и прежде, чем приступить к воспоминаниям о нашей маме, чтобы сохранить последовательность в изложении, стоит продолжить тему маминой веры в бога.

 Конечно же, мама искренне верила в бога, но, считаю, не так фанатично, как отец. Вспоминаются случаи, когда она иронично высказывала замечания в адрес отца по отношению его истового служения богу. Все свободное время она проводила за чтением библии. Часто можно было слышать от нее, что все ныне происходящее и будущее человечества сбывается в точности с тем, о чем написано в библии. Не думаю, что родители имели какое-либо образование, помимо церковно-приходской школы. О годах своей учебы рассказывала мама редко, но увлеченно, с большим восторгом. Рассказывала о том, что во время занятий учащимися ежедневно исполнялся своего рода гимн «Боже царя храни». Разумеется, во всех религиозных обрядах и церемониях с отцом присутствовала и наша мама. Не думаю, что это присутствие объяснялось только ее истовой верой в бога. Возьму на себя смелость предположить, что на это были и другие причины… одна из них – сам отец!

Стоит сказать, что наш отец (оценка не сына, а мужчины) был статным, красивым мужчиной, и, конечно, не мог не обратить на себя внимание со стороны противоположного пола, то бишь женского.

К сожалению, если все мои братья и сестра статью и внешностью походили на отца (особенно Федя, Марта и Ваня), то я никак не вписывался в их ряд … (как говорится рылом не вышел или в семье не без урода…). Я очень внешне походил на маму (говорят также, сыновья похожие на маму по жизни счастливчики…) и вовсе не тяготился этим. Взамен «заметной» внешности природа сполна наградила меня другими добродетелями и качествами, о которых я, в силу своей скромности, просто умолчу.

Считаю, что как раз, импозантная внешность отца подвигала маму быть с отцом рядом, и своим присутствием в корне пресекало возможность отца к искушению и соблазнам, идущих как от замужних, так и от незамужних прихожанок.

Второй, на мой взгляд, причиной тесного супружеского тандема наших родителей в вопросах богослужения являлось, как не странно, это покажется то, что мама любила бывать на похоронах, вернее на их завершении – поминках. Отец же, главное действующее лицо на этих траурных мероприятиях бывал, но при трапезах поминальных почти не ел. Если выпить, то отхлебнет, если поесть-слегка закусит, что выводило маменьку из себя. Особенно, когда, возвратясь с поминок, отец требовал накрыть стол.

Каюсь я, как и мама люблю, если уместно это слово, другое не приходит на ум, бывать на поминках.

Вспомнился давнишний случай, произошедший с мамой на похоронах старого ее знакомого Гемпель. Мама рассказывала, что на похоронах было много пожилых немцев, стариков и старух. И вот, когда похороны завершились, его дочь озвучила имена тех «счастливчиков», которые должны поехать на поминки. Остальные были приглашены в другой автобус, который их развезет по домам. При рассказе мамино лицо сияло, поскольку она оказалась в числе избранных «счастливчиков».

Читая мое «творение», мои братья могут взять под сомнение, описанное мною, на что у них есть полное право, как и у меня, изложить все факты, события и др., именно так, как я это оцениваю и понимаю сам. Этим правом и воспользовался.

Можно в своих трудах применить множество восторженных слов в адрес нашей мамы, но я ограничусь одним словом, которое говорит само за себя. Это слово – МАМА!!! И этим словом все сказано. Самые ранние детские воспоминания у меня связаны с действиями мамы по отучению меня от груди. Сосал я мамину «титю» до 4 лет, так как молоко материнское было основным моим питанием в то трудное для нашей семьи время. Помню, я тянусь к маминой груди, она немного обнажает ее… И, вдруг, взамен желанной груди, вижу что-то черное, лохматое, страшное… В испуге, я отпрыгнул от мамы… Вот таким «зверским» способом при помощи клока шерсти, я бросил сосать мамину грудь.

Я уже писал, что мамин мир состоял из трех «К» — КИНДЕР (дети), КИХЕ (кухня), КИРХЕ (церковь). Это был ее ограниченный мир, в который входил любимый муж – ФРИЦ (Федя) и мы – любимые ее КИНДЕР (дети). Любила ли она кого-то из нас более, чем другого? Боюсь ошибиться в своих выводах, но выскажу, сугубо свое, предположение на счет этого. Считаю, что все же старший брат и я были ее любимчиками.

Предположение вовсе небесспорное, ведь каждый из нас имеет право претендовать на роль любимчика. А мои предположения строятся на основе того, что Федор –первенец, да к тому же очень похож на любимого ею мужа. А я же совершенно по иной причине. Последний, или как говорят, поскребыш – раз, а во-вторых, что я не в полной мере получил в полуголодной Сибири то, что получили ее старшие дети в довольно более сытой жизни на Волге, потому и жалела меня больше других. Допустить мысль, что я принял ее жалость и опеку к себе, как любовь, я не могу, да и не хочу. Был любимчиком, да и все тут. В качестве последнего веского аргумента в свою пользу, скажу, что очень был схож лицом с мамой, -те же полные губы, тот же объемный нос, те же круги под глазами (мешки)… Говорят, когда сын очень похож на свою мать, то он будет счастливым человеком. Согласно этому утверждению, я мог бы вполне претендовать на роль «счастливчика». Все сложилось в моей жизни. Имею два специальных образования, одно военное, другое – учитель начальных классов. Сложилась и военная карьера. Сейчас моя военная пенсия почти в два раза превышает обычную гражданскую пенсию большинства Россиян. Есть две автомашины «ВАЗ» и «МОСКВИЧ», квартира в г. Барнаул, дача, сын Дима, которому в 2016 году исполнилось 50 лет. Дочь Олеся 1977 года рождения, два внука от сына – Евгений и Вадим (1989 года рождения), внучка Катя (14 лет), внук Николай (6 лет и в 2016 году появилась в г. Минске долгожданная правнучка Ксения…)

Да и в другом все более-менее сложилось неплохо. Но все же к «счастливым» себя не могу причислить по причине смерти моей первой жены Валентины, умершей в 1976 году.

Однако, вернусь к маме.

Помню из своего раннего детства, когда она меня замерзшего брала в свою кровать, чтобы согреть, а я такой неблагодарный в знак признательности орошал ее своей мочой… и слышал в свой адрес далеко нелестные слова. Вспомнилось лишь одно из них… «Умкраундт», значение которого не знаю… типа сорняк..

После смерти отца (1984 г.), мама осталась одна в доме. В силу своей занятости, мы нечасто навещали ее. Смерть любимого мужа лишило ее возможности ухаживать за кем-либо.

Появилось много непривычного для нее свободного времени, которое ее тяготило. Как-то при встрече с ней, она предложила мне приобрести поросенка, чтобы ухаживать за ним. Это заполнит ее свободное время. Я выполнил ее просьбу, а она при заколе поросенка пожелала, чтобы я разделил его с Федей. С трудом мы уговорили ее взять хотя бы небольшую часть мяса при дележке. Этот случай вновь укрепляет мою уверенность в том, что мама по отношению ко мне и Феде относилась более отличительно, нежели к другим…

В описанное мною время, маме было около 80 лет, тем сейчас для меня более удивительно ее решение в таком возрасте растить поросенка.

Мама готова была пойти на любые лишения, только бы ее любимый муж «Фрицье» и дети были сыты, одеты и накормлены. Тогда, живя в Барнауле, я в силу своего возраста, ее не понимал, почему купленную колбасу не делила на всех нас, а отдавала отцу. Теперь осознаю необходимость ее поступка. У отца была тяжелая физическая работа и эти небольшие пайки колбасы поддерживали силы отца, чтобы заработать денег на пропитание большого семейства. Мы для мамы, как и для всех матерей, оставались всегда маленькими, требующие постоянной опеки и заботы.

Служа в армии, мама периодически посылала мне посылки с домашними вкусностями. До сих пор мной не разгадан ее рецепт приготовления натурального кофе, в котором были помимо самого кофе, сливки и сахар. Все это было наложено в небольшую баночку и бережно завернуто ею в тряпочку и при вскрытии источало восхитительный аромат. Достаточно было мне одной ложечки этого напитка залить кипятком и был готов этот знакомый привычный с детства божественный напиток! Перепробованные мною различные сорта так популярного в наше время растворимого кофе, и рядом не стояли с тем, что приготавливала и высылала мне мама.

А письма, что она мне высылала!!! Написанные ее мелким убористым почерком на исковерканном русском языке долго хранились в кармане моей солдатской гимнастерки и зачитывались, как говориться, буквально до дыр. Ни одного из сыновей, служащих в армии не обидела своим вниманием. Высылала свои посылки и старшим моим братьям Альберту, Рубину, Ивану. Сама писала письма и меня заставляла их писать, что я делал зачастую под копирку…. Когда совпало время службы Рубина и Вани. Справедливо рассудив, зачем писать об одном и том же дважды, когда это можно сделать раз под копирку. У меня сохранилась фотография, на котором мама с отцом и Ваней во время их встречи в Омске, где проходил брат службу. С отцом была и в Барнауле у Рубина, когда тот обучался, будучи призванным в армию на автомеханика.

После смерти отца, мама еще какое-то время жила в своем доме, затем поочередно жила у кого-либо из нас. У меня реже всего. Не думаю, что переезды от одного к другому маму устраивали. Только-только привыкнешь к одному месту, нужно вновь привыкать к другому, вновь пристраиваться к обстановке, угождать, превращаться в тихую, незаметную серую мышку. Не даром говорят, что один переезд равен двум пожарам… Но таковы суровые реалии жизни. Мне не хочется вспоминать тот период маминой жизни, когда она была не на правах хозяйки, тем более давать оценку кому-либо из принимающей стороны… Бог рассудит. Но этот период ее жизни напоминает мне игру в футбол. В этой игре мама в качестве футбольного мяча, который каждый игрок пытался точным пасом передать другому…

Долгое время, живя у кого-то из сыновей или дочери, мама делила свою небольшую пенсию на всех нас. Вижу, как сейчас ее довольное лицо, когда мы, уже великовозрастные дети приходили за «своей» частью маминой пенсии. Это продолжалось до тех пор, когда кому-то пришла, в общем-то правильная, вполне справедливая мысль, а именно, пенсию не дробить, а полностью оставлять тому, у которого (которой) мама живет.

Не помню, чтобы мама когда-либо серьезно болела. Как-то раз, когда я еще служил в с. Калманка, отец попросил меня устроить маму на лечение в районную больницу в связи с прогрессирующей потерей слуха. Что я, воспользовавшись служебным положением, и сделал.

Как-то раз приехал отец проведать «больную». Вместе с ним мы отправились в больницу. Во время посещения мамы, нам удалось пообщаться с лечащим врачом, который на мой вопрос о здоровье матери ответил вопросом — «Федорович, тебе сколько лет?» Я ответил. — «А маме?» Вновь ответил. — «Так вот, — сказал врач, — Дай тебе бог, чтобы ты дожил до ее лет и слышал так же, как она сейчас!»

Мама была мнительным человеком, внушила себе, что лечение, проведенное ей, пошло на пользу, а о приобретение слухового аппарата более, к радости отца, ею не упоминалось.

Или аналогичный случай… Как-то я пришел к сестре Марте, чтобы проведать маму, а сестра жалуется на маму, дескать та требует от нее лекарство от плохого самочувствия… Зная мамину мнительность и веру в любое лекарство, попросил сестру дать мне любую таблетку, но непременно в обвертке. Таблетку я засунул в карман кителя и позвал маму, дабы ее оздоровить, как настоящий врач. Поинтересовавшись маминым здоровьем, выслушав ее внимательно и эффективно стукнув себя по лбу, выражая этим жестом свою забывчивость, произнес: — «Надо же, совсем забыл… у меня ведь осталась одна таблетка, которую я достал по большому блату…» И с этими словами отдал эту «дефицитную» таблетку маме, которую она тут же проглотила, запив водой, услужливо поданной Мартой. Я скорее всего забыл бы об этой «чудодейственной таблетке», если бы на следующий день не увидел маму «пышущей» здоровьем и сходу, заданный мне вопрос: «…Шура, ты бы мог достать еще такие таблетки?! Я чувствую себя так хорошо, что жить охота…!!!!»

Вот такая внушаемая была наша маменька!!!  Впервые в своем воспоминании употребляю слово маменька, заимствованное у Вани, и так понравившееся мне… Разговаривая с ним по телефону, непременно задаю ему вопрос, дескать, не обижает ли он свою «маменьку»? Так он ласково и нежно называет свою жену Инессу.

Очередность проживания у каждого из нас, зачастую, обходила меня стороной. Квартира на пятом этаже мало располагала для проживания старого человека. Но была и еще одна причина, которую пытаюсь не вспоминать, потому что при воспоминании у меня возникает чувство горечи и стыда… и незатухающей вины перед братьями и мамой, прежде всего. Есть ошибки и поступки, которые можно оправдать и простить, однако эта, абсолютно не тот случай… Бог рассудить. И каждому воздаст по заслугам, если посчитает это необходимым.

Одно время летом, мама все же жила на нашей, так называемой даче, на Привокзальной улице. Вижу, в своих воспоминаниях маму, сидящую у окна. Смотрит на проходящих людей, проезжающие автомобили, железнодорожные составы… Не думаю, что происходящее за окном, интересовало ее более, чем приход одного из нас, сыновей.

Полагаю, это и было основной целью ее длительного времяпровождения у окна. И сколько радости и восторга испытывала от того, что ее длительное ожидание увенчивалось успехом – приходом кого-нибудь из сыновей.

Мама, как могла, поддерживала наш быт. Приготовлением еды мы с ней не были обременены. Нам еду приносила моя жена Галя. А вот завтрак и ужин полностью ложились на нас. До прихода жены, мама, пытаясь ей угодить, принималась за уборку: терла полы, мыла посуду. Завтрак и ужин был привычный для немецких семей: кофе, вареные яйца, бутерброды, сало копченое, соленое и сыр… Мама любила повидло, и я старался, чтобы оно у нас не выводилось. Памятны для меня вечера, которые мы проводили в беседе, чередуя традиционными 50-100 граммами. К моему приходу стол был всегда накрыт, приготовлен кипяток с вареньем для разбавления водки, как было у них принято.

Но однажды вечером моя мама «взбунтовалась» сказав, что дескать, Шура, в силу своего возраста и состоянию здоровья, ей трудно заниматься домашними делами… Тогда я убрал со стола, припрятал от бдительного ока супруги остаток водки, заверил ее, что очень понимаю ее и освобожу с завтрашнего дня от домашних дел. На следующий день к ужину накрыл стол, поставил недопитую водку и одну стопку. Налил себе, удовлетворенно «крякнул», закусил соленым огурцом. Это действие повторил несколько раз, сделал вид, что не замечаю ее вопрошающий недоуменный взгляд… «В чем дело, Шура?»

Я убрал остатки своего пиршества со стола, объяснил причину своего поступка словами, дескать немощные и больные люди употребляют таблетки, а здоровые – спиртное. Это объяснение развеселило маму, и она заверила, что дескать пошутила и хотела проверить мою реакцию на сказанное. «Бунт» со стороны мамы, едва зародившись, был мирно разрешен с обоюдного согласия каждого из нас. Мир был закреплен несколькими стопариками… С тех пор маменька не отваживалась на столь громкие «заявления».

По большому счету, я не нуждался в маминой помощи, и этот инцидент, если его возможно назвать таковым, скорее всего произошел потехи ради. Вся работа по дому затягивалась не более полу часа в день. К тому же, как и все ее дети, мы любили ее, оберегали как могли, жалели…

Мама ушла из жизни, спустя два дня после того, как ей исполнился 91 год. Ушла из жизни тихо, спокойно… До конца своей жизни не обременяла Марту, у которой жила… Старалась изо всех сил быть ей не в тягость. Говорят, хорошие люди умирают тихо, спокойно, не обременяя родственников… Стараюсь как можно реже рассматривать фотографии, снятые в дни похорон. Тем более вспоминать тот снежный холодный ноябрьский день 1995 года, полный хлопот, связанных с этим траурным мероприятием, когда нам, маминым детям, удалось выкроить по несколько минут, чтобы посидеть у гроба самого дорогого человека, дарующего нам жизнь.

СВЕТЛАЯ ВЕЧНАЯ ЕЙ ПАМЯТЬ.

Похоронена наша мама рядом с могилой отца. Благодаря стараниям Вани, который один взял на себя расходы, могилы наших родителей, выложены плиткой, преобразились и значительно сократили время по их уходу.  То же самое сделано с могилой нашей тети Сони – сестры отца, расположенной рядом.

Посещая могилы родителей, всматриваюсь в родные лица, когда вслух, когда про себя разговариваю с ними, советуюсь… предаюсь воспоминаниям..

Говорят, что время лечит. Я, не претендуя на оригинальность, выражусь так: Горе от утраты близкого, родного человека сравнимо с неизлечимой болезнью. Вылечить нельзя и жить с ней не в радость…

Федя

Моя разница в возрасте со старшим братом 11 лет. Он родился в далеком 1930 году, а я тоже не в близком 1941 г. Несмотря на значительную разницу в возрасте, на пенсию с ним мы ушли в 1990 г. Я на военную, а он на гражданскую.

Помню, как мы все собрались у него дома, на ул. Северо-Западная, 184. Мне в то время еще не исполнилось 50 лет. Я был полон физических сил и готовый продолжать трудовую деятельность, поинтересовался у брата, будет ли он работать, будучи пенсионером? На что он ответил: «…Шура, если бы я, как ты протирал штаны, работая в военкомате, то продолжал бы без раздумий, а так, работая на стройке с раннего детства… в холод, дождь, снег, в жару бегал по деревянным настилам… Последнее время буквально считал дни, когда выйду на пенсию…»

Разумеется, его слова, касающиеся моих форменных брюк, и стула, на котором я в них ерзаю, меня несколько покоробили. Ничего себе, так отозваться об офицере Советской армии, его, считай, защитника. Но все же здравый смысл в его словах, конечно был.

Не припомню ни одного случая, чтобы хотя бы один из знакомых кадровых офицеров, проходивших службу в боевых частях, написал рапорт о продолжении службы. А вот работников военкомата, особенно военкомов, знал многих. Большинство офицеров военкомата, если не продлили срок службы, то после увольнения в запас, продолжали работу в военкомате, но уже в качестве служащих.

Прав брат, но как говорится, хорошо там, где нас нет. В каждой профессии свои особенности и сложности. И, опять же, кто на кого учился!

Находясь под зорким оком комендатуры, Федя, как репрессированный, в отличии от всех нас, братьев, не попал на военную службу, о чем сожалел всю жизнь. Думаю, брат гордился, мною, младшим братом, который стал офицером. Мое звание «майор», он произносил без буквы «о».

Как-то раз он с восторгом сообщил мне, что был вызван в военкомат, что пройдет краткую учебу и будет числиться на учете, как «пулеметчик» …

Так ли это было на самом деле, не знаю. Брат был горазд на выдумки, но за «пулеметчика» порадовался!

В силу значительной разницы в возрасте, мне мало припоминаются случаи из детства, связанные со старшим братом. Больше воспоминаний связаны у меня с ним уже после окончания средней школы.

Опишу лишь один из случаев, наиболее запомнившийся из детства, связанный со старшим братом. Однажды, живя большой семьей в бараке в Барнауле, Федя купил велосипед. Нашему ребячьему восторгу не было предела, ведь это почти несбыточная мечта каждого мальчишки тех лет — обладать двухколесным транспортом, сверкающим в лучах солнца никелированными ободами, рулем… Почти вся ребятня сбежалась посмотреть на это чудо, и, если посчастливиться, то даже потрогать его руками… Каждый испытывал при этом непреодолимое желание, если не прокатиться на нем, то хотя бы просто, взявшись за руль, покатать взад и вперед это чудо!!!

Даже наш «тадэ», охваченный царившей атмосферой, нарезал на велосипеде несколько кругов…

Впоследствии этот велосипед, к нашей большой радости, был передан в Топчиху в качестве подарка. Прослужил он нам долгое время «верой и правдой». Не счесть сколько он перевез груза, мешков с травой для коровы и т.д. Мне выпадало мало случаев, чтобы на нем покататься.

Были старшие братья… соблюдалась, как говорят военные, субординация – очередность по старшинству. Когда все мои старшие братья служили в армии, я, наконец, стал единственным хозяином двухколесного друга. Последнее время он еще долго и верно служил Рубину. Брат был рукастым и головастым парнем, потому при очередной поломке находил в металлоломе, собранным школьниками, необходимую деталь и оживлял транспортное средство…

Вспоминая Федин дом в Барнауле, с уверенностью могу дать ему определение, что он являлся как бы перевалочной базой, выполняющий своего рода функцию «дома колхозника», которые были в те времена. Кто бы из нас не приезжал в Барнаул, будь то учеба, командировка, призыв на службу, при увольнении со службы, краткосрочные армейские отпуска, направление на лечение… все останавливались у Феди. Разумеется, все тяготы по приему братьев мужа, многочисленных племянников, двоюродных сестер и братьев, и других родственников, ложились на плечи его жены Эммы… – накормить, приготовить постель… а ведь гости попадались разные, как, например, я, Альберт, вовлекающие ее мужа в пьянку. Как же не обмыть встречу!!!

Припомню случай, когда выведенная из себя очередной нашей «встречей», Эмма Ивановна в сердцах сказала мне, указав на дверь: Вот тебе, Шура, бог и порог…» Следовало ее слова понимать, как выметайся из дома и более не приходи! А я же далеко не «пай мальчик», нагло ей в ответ на ее недвусмысленный жест ответил: «Я вообще-то, Эмма Ивановна, не к Вам прихожу, а к родному брату. И только он вправе указать мне на дверь.»

Лично я, доставлял ей очень много неудобств своим поведением. Будучи с Ваней у нее в гостях, незадолго до ее смерти, я искренне поблагодарил ее за всех нас. За все то, что она для нас делала, напомнил ей слова, обращенные к тете Соне, живущей в то время у них: «…кто бы не приехал из Гюнтеров, если меня с Федей не будет дома, надо встретить, накормить, уложить спать…» Искренне попросил у нее прощение.

Второй раз попросил у нее прощение уже за поминальным столом в апреле 2016 года… на ее похоронах.

Оснований для обид в отношении меня у нее было предостаточно. Я, постоянно бывая у них, незаметно клал в карман так понравившиеся мне ножницы с острыми концами, которые мне, как парикмахеру, очень были нужны в моем стрижальном деле. Обнаружив у родителей эти самые ножницы, Эмма забирала их, я же снова попросту воровал, считая, что они мне нужнее… и так бесконечное множество раз. Попроси я ножницы у нее, думаю не отказала бы мне…, а так…

Учась в Барнауле в педучилище, я изредка проведывал брата. Как-то раз пришел, а дом на замке. Голодным студенческим взглядом окинул небольшой огородик возле дома. Зеленые помидоры остались без моего внимания, а вот грядки с огурцами – дА!!! Осторожно, дабы не переплести плети, не без удовольствия набил карманы пупырчатыми огурцами… Да нарвал столько, что хватило и похрустеть свежими, а остальные засолить в 3-х литровую банку.

Как-то, вскоре, пришел ко мне в общежитие Федя, работающий недалеко от педучилища. Ну, конечно, это событие нужно отметить!!! Я мигом сгонял за дешевым вином, продававшемся буквально на каждом углу из бочек по бросовой для студентов цене, около 90 копеек за литр. Сели пировать, закусывая хлебом и теми малосольными огурчиками с Фединого огородика. Брат восхищался огурцами, аппетитно хрустел ими и сокрушался, что они у него не уродились в этом году. Не поинтересовался даже, где я их мог достать… Знать бы ему, что нахваливает свои огурцы!

Значительно позднее признался я в своих «детских безобидных шалостях». «Ну ты и шельмец — Шурка!!! И как в тебя только влезало ворованное???!! Мой ответ- Не хуже, чем в тебя, братец!!! — позабавил его.

 Злости на меня у него в то время не было, разве удивление моей наглостью. Однако этим случаем, пожалуй, и ограничусь, во избежание того, читая о моих «неблаговидных художествах» может у читателя возникнуть не совсем правильное впечатление об авторе, который, говоря словами великого поэта «… был РЕЗВ И МИЛ» Хотя, если судить (не боюсь этого слова, поскольку привык критически оценивать себя) авантюрному складу характера, ко мне больше подходило РЕЗВ, но не МИЛ!!!

Проезжая с братом по Барнаулу в общественном транспорте, Федя показывал мне дома, в строительстве которых принимал участие. Таких домов было немало. Даже тогда, когда я ему поведал как-то, что Олеся (моя дочь) поступает в городское педучилище, постройки 50-х годов и пытался объяснить, где оно находится, то он сказал, что знает, где оно, поскольку строил его.

В начале 90-х годов, когда Россия уверенной поступью вошла в рыночные отношения, появились, предприниматели, называемые в Советское время хлёсткими словами «спекулянты», «барахольщики», «челноки». Предприниматели и являлись по сути таковыми. Ничего не производя, скупали товар по одной цене, продавали по большей.

Не обошло новое веяние и нашего старшего брата. Неожиданно для нас он стал предпринимателем. Начал свой «бизнес» с малого, а именно с того, что попросил меня, в один из своих приездов, чтобы я поделился с ним столярным инструментом, который оставил мне Рубин, уезжая в Германию, якобы для того, чтобы заполнить свободное время столярным делом… Будучи далеко не краснодеревщиком, я оставил себе самое необходимое, а остальное, без сожаления, отдал Феде.

Разумеется, как позднее я узнал, открывать у себя дома столярный цех, братец и не намеревался (об этом я узнал от верного и надежного источника – его жены Эммы.)

Обрести столь дефицитный в то время столярный инструмент, он, долго не мешкая, пошел на один из небольших городских рынков, разложил на газеты свой товар, пользующийся большим спросом у покупателей, и стал торговать…и весьма успешно…

Новоиспеченный бизнесмен, успешно реализовав товар, принялся искать другой способ «обогащения», правда одноразовый, выпадающий на начало учебного года.

Его дочь София работала учителем физкультуры в одной из школ города. Как известно, в день знаний, 1 сентября принято ученикам дарить своим учителям букеты цветов. Соня же была всеобщей школьной любимицей, букетов дарили ей много. Выбрав из них самые понравившиеся, племянница относила их домой, а остальные оставляла в классной комнате.

Вошедший во вкус предпринимательской деятельности, братец к удивлению дочери, что ее отец воспылал любовью к цветам, приезжал в школу, складывал в объемные сумки Сонины букеты, да, как бы по «рассеянности прихватывал» некоторые букеты других учителей… Кто же заметит в море цветов отсутствие нескольких десятков букетов?!!!

Очень полюбился братцу «День Знаний», который уже на следующий день 2-го сентября заметно и приятно отягощал его кошелек от продажи несколько повядших за ночь цветочных букетов.

Далее, просчитав все варианты (до составления бизнес-плана все же дело, думаю не дошло!), Федя, посчитал разумным расширить географию своей коммерческой деятельности. ТОПЧИХА!!! Вот где можно развернуться!!! Обдумано-сделано! И вот уже на Привокзальной площади на дощатых столах был разложен его товар. Что там только у него не было: пачки сигарет, давно исчезнувшие с продажи, коробки спичек, батарейки плоские и круглые, мотки ниток и многое, многое другое…

В пору задаться вопросом, где же он приобретал столь разнообразный ассортимент товара? Ответ прост… Использовал свои складируемые на чердаке запасы, многочисленные связи по местам его прежней трудовой деятельности, товар брата-портного, да мало ли где еще… На то он и предприниматель, чтобы соответствовать словам «хочешь жить-умей вертеться!»

Моя жена, идя домой на обед, всегда старалась сделать большой крюк, чтобы не встретиться с торгующим братом мужа, потому как, завидя ее, братец орал ей радостно и протяжно: «Галина Ивановна, здравствуй!!!»… Надеясь на то, что она скрасит своей беседой его ожидание очередного покупателя. Галина Ивановна не разделяла восторженные крики моего брата в свой адрес, опасаясь людской молвы, дескать, ярая коммунистка со стажем Гюнтер, в девичестве Примак, имеет какое-либо отношение к торгашу, всплывшему на волне демократических преобразований…

Все братья, включая меня, зарабатывали на жизнь честным трудом, не одобряли предпринимательскую деятельность старшего брата. В селе нас всех знали, как добропорядочных сельчан, пользовались определенным авторитетом… А тут брат – торгаш!!!

Я предложил Феде сменить географию своей торговли из Топчихи, где нас многие знают переместиться в близлежащий от Топчихи г. Алейск. Предложением Федя не успел воспользоваться. Вскоре на магазинных полках появились избытки всевозможных товаров, деятельность мелких торговцев прекратилась. Настало нелегкое время для Россиян — длительная задержка зарплат, несвоевременные выплаты пенсий, пособий…

Появилось все необходимое в магазинах, но не на что было приобрести. Вошло в обиход слово «выживание». Вот такие были для Россиян нелегкие времена.

Я уже упоминал, что Федя был красив собой, хорош и пригож. Похож на отца. Ну просто не мог быть обделен вниманием женщин, которые увидев красавца мужчину, испепеляли его в буквальном смысле призывными взглядами.

Чтобы устоять, конечно же, Федя, просто, в силу своего воспитания, природной доброты, отзывчивости, изредка оказывался в плену женских чар… Хороший семьянин, крепкий мужик, любящий муж, брат, справедливо полагал, что от его быстротечного романа с очередной одинокой прелестницей, здоровья не убудет как у жены, так и у него самого… Давать оценку его действиям я не вправе…, хотя в глубине души одобрял его благородные поступки по отношению к одиноким, обделенным мужским вниманием женщинам.

В далеком 1977 году, будучи в г. Новосибирске на учебе, при встрече с двоюродными братьями – сыновьями дяди Феди, маминого брата, мне был задан вопрос, что, дескать, я не такой как старший брат Федор, приезжающий из ближайшего санатория в гости к ним и все с разными женами? Дескать, его визиты с разными женами отражаются на их отношениях с женами, которые задаются резонными вопросами, типа того, что Вы, Валентин, Эрнст не такие же «кабели», как Ваш кузен?

Поскольку в гостях у них я был впервые, то клятвенно заверил, что если приеду в следующий раз, то непременно с родной женой, а не с мнимой. Точно помню, что в гостях у них со своей законной женой Галиной не был, а вот с мнимой был или нет, по истечению длительного времени, не припомню.

Однажды Федя поведал мне о том, что чуть было не раскрыл жене тайную явочную квартиру своей пассии, живущей в районе вокзала.

Дело было так. Приезжая на вокзал за час или два до отправления пригородного поезда, братец успевал навестить свою подругу, а затем с осознанием выполненного долга, спокойно уезжал в Топчиху. Дорогу к предмету своего мужского внимания со временем изучил так, что мог, как говорится, к дому своей пассии прийти с завязанными глазами.

В один из дней, его жена Эмма, заподозрив что-то неладное в его частых поездках к родственникам, решила попытаться хотя бы частично приоткрыть завесу тайны его частых поездок. С этой целью она в один из выходных дней поехала с Федей в Топчиху. Федя, как обычно, забыв напрочь семенящую рядом с собою жену, на «автомате» направился к дому возлюбленной. Обладая выдержкой известной разведчицы, как Маты Хари, Эмма Ивановна, конечно, не совершила бы промах, стоящий ей не раскрытием супружеской измены, выразившейся в громком окрике, адресованном мужу: «… и куда же ты меня привел?» Брату ничего не оставалось, как найти в свое оправдание, более напоминающий детский лепет слова, как устал на работе, задумался… Хорошо, что не сказал, что заблудился!!! Прояви Эмма выдержку, она вполне могла бы вступить в затяжной бой, выражающейся в двустороннем наложении макияжа на лица, укладке волос на сопернице и муже… Но, повторюсь, она не была Мата Хари, ну и Федя явно не дотягивал до Рихарда Зори или Абеля. Вряд ли бы они допустили в своей шпионской деятельности такой промах. Поверила ли Эмма оправданиям мужа, или хотела, чтобы все было так, как сказал ей муж в свое оправдание, мне неведомо, поскольку ни она, ни я со свечкой в ногах у них не стояли. А коли не пойман, то и не вор вовсе, четай-изменник, а добропорядочный гражданин, вернее семьянин.

Зачастую, его активные действия в постелях прелестниц, ими поощрялись в виде дарения подарков: одеколона, курительного прибора, рубашками… Но, как говорится, опыт приходит со временем, наученный горьким опытом, боясь разоблачения, братец оставлял дареное в Топчихе, чем значительно пополнил разнообразие рубашек отца.

Перечитывая написанное, у меня неожиданно возникли сомнения, а не исказил ли я факты, не плод ли это моей фантазии и никакой измены со стороны брата к Эмме и не было вовсе… А просто были встречи коллег по работе, товарищей наконец. Почему-то считается, что когда встречается мужчина с мужчиной, то это друзья, товарищи, а если мужчина с женщиной, то непременно любовники… и никак иначе.

Нашел и объяснения подаркам. Почему бы не подарить мужчине подарок просто так, за проведенную беседу, например, или как хорошему человеку, по простоте душевной, в знак признательности за… да мало ли за что можно подарить…

Уверен, что сомнения, подобные моим, посетили и того, кто читает моё творение. Ведь согласитесь, в жизни, что только не происходит, не бывает… чудеса в том числе. Так что, мои сомнения вполне имеют право на жизнь, как и ваши…

Брат по жизни был добрым, спокойным человеком. Я никогда не видел его раздраженным, злым, тем более в гневе. Он удивительно мог радоваться любой положительной бытовой или житейской мелочи и радовался порою, как дитя радуется новой игрушке.

Вспоминается случай, когда, будучи у него в гостях, он блаженно развалился на своей кровати, лицо светилось радостью и восторгом. На мой вопрос, в чем причина его приподнятого настроения, он ответил: «Знаешь, Шура, теперь ложась в постель, мне не обязательно каждый раз мыть ноги. Эмма постелила мне серую простыню…». Зная брата, как далеко не грязнулю, несколько, удивился его словам, порадовался за брата и сказал в ответ с нотками зависти: «Вот здорово, мне бы так…!».

Радовался Федя хорошему обеду, яркому солнцу, выращенным им помидорам, встречам с нами, и многому-многому другому, чем полна и так насыщенна человеческая жизнь. При этом обладал хорошим чувством юмора.

Так же он был большим мастером на выдумывание различных невероятных историй, приключений, событий. Рассказывал, смакуя, наиболее яркое событие, убедительно, да так, чтобы порою сложно было отличить выдумку от действительности.

Героями его повествований, кроме его самого были, как правило, его дети, затем внуки, правнуки, мы- его братья, сестра. Сюжеты его историй были лихо закручены и, как в добрых сказках, хорошо заканчивались к большой радости его слушателей. Выдуманные же истории, касающиеся нас, напоминали сюжеты индийских кинофильмов, та же как в кино… — тайна происхождения, любовь, верность, измена…

По версии рассказчика, сын Виктор, дочь Соня, внучка Марита, Маша…родились вовсе не в роддоме от своих мам, а из его живота. В ходе упоминания своего живота, брат брал палец руки малышки и направлял для убедительности в область расположения пупа. Были и иные версии происхождения на свет…

Помню над кроватью рассказчика весел большой ковер с лесным пейзажем и перекинутым через речку деревянным мостом. Удобно уместившиеся на животе своего «сказочника», дочь, внучки, затаив дыхание слушали рассказчика, который в ходе рассказа своим толстым указательным пальцем указывал на картине кустик, где он, якобы, обнаружил зареванное, с ног до головы обкаканное дитя…

Бывали редкие случаи, когда слушатели робко высказывали брату о противоречивости событий, рассказывающих тайну из рождения, такие как в одном случае, родились из живота, в другом найденные в лесу под кустом…Незамедлительно следовало разъяснение, что, дескать, в начале родил из живота, затем уложил дитя под куст, пошел нарвать травы для постели, когда пришел, то ребенок лежал обкаканный с головы до ног, понес к речке обмыл попу, завернул в траву и понес домой…

Я, наверное, единственный из братьев, который применил эту занимательную историю к своим детям — сыну Дмитрию и дочери Олесе, а затем внучке Кате, внуку Коле, заменив кое-какие детали, несущественные для рассказа, не влияющие на правдоподобность изложения. В своих рассказах я использовал картину, так же весящую над кроватью и полностью исключил из рассказа факт рождения своих чад из своего живота. Упомянуть его в своих повествованиях я не мог по причине того, что не располагал таким объемным животом, как у Феди с впадиной размером с палец в середине, называемой пупом. Расскажи им, что я их родил из своего приросшего к позвоночнику живота, не поверили бы. К чему тогда забивать детские головы всякой чепухой и глупостью?! Дети, внучки подрастали. История их появления на свет уже не прокатывала, братом придумывались новые байки, соответствующие их возрасту.

Прошло более шестидесяти лет, когда Соня училась в начальной школе, вплоть до ее окончания, мне приходилось слышать об инциденте, произошедшем с моей племянницей и её учительницей. Брат, смакуя во всех деталях, этот случай каждый раз при встрече с обязательным присутствием главной героиней его повествования, Соней, рассказывал о нем.

Я до сих пор помню имя и отчество Сониной учительницы, Анна Федосеевна! Так вот, согласно истории, однажды ученики в большую перемену откушали в школьной столовой вместе со своей учительницей, гороховый суп. После перекуса — урок физкультуры. Учительница демонстрировала ученикам упражнения, дети старательно повторяли за ней. История эта могла и не быть, если бы Анна Федосеевна, не поддалась искушениям и не отведала бы его, глядя на аппетитно поглощающих этот самый злополучный суп, который и был причиной случившегося. В одном из показов очередного физического упражнения, который предусматривал резкое приседание учителя, она не шепотом, а вслух пукнула. (Почему Федя заменил громко, тихо на слова вслух и шепотом… не пойму, наверное для весомости происходящего). Наступила абсолютная тишина, прерванная вопросом учителя: «Так, дети, кто из вас испортил воздух?» Находчивая учительница, нашлась подобрать замену своему неблаговидному, далеко непедагогическому действию, слово…)

В ответ снова тишина… И когда учитель вновь повторила свой вопрос, наблюдательная ученица – Соня Гюнтер, отважилась и свойственной ей прямотой, заявила: «Анна Федосеевна, вы сами же и пукнули!» Вслед за этим мгновенно последовали гневные слова учителя в адрес высказывания ученицы: «Вон из спортзала и, чтобы без родителей в школу не приходила!»

Присутствующая при рассказе отца об этом инциденте, племянница с возмущением опровергала бытность этого случая, что еще более распыляло рассказчика, повторяющего много раз: «Понимаешь, Шурка, пукнула-то Анна Федосеевна вслух, а не шепотом…, если бы шепотом, то и не пошел бы в школу на разборки». Подобные истории повторялись спустя время, с его внучками, правнучками, только менялись имена и отчества учителей…

Прежде, чем перейти к повествованию о выдумках, касающихся нас, следует описать обстановку, в которой рождался очередной шедевр. Федя предпочитал совершать поездки в Топчиху на пригородном поезде «Барнаул-Топчиха» в предвыходные дни, потому, что на нем в отличии от другого поезда «Барнаул-Алейск» было больше пассажиров, ехавших до Топчихи на выходные дни… А чем больше попутчиков, следующих, как и брат до Топчихи, значит больше шансов услышать потрясающую историю о своих братьях, которую незамедлительно доводил до нас.

Оформив льготный билет на проезд, удобно устроившись в одном из вагонов «пряхи», (так окрестили пассажиры пригородный поезд за его частые остановки), положив вещмешок с харчами под свое сидение, Федя, изучающим взглядом разглядывал входящих пассажиров, отыскивая среди потенциальных топчихинцев, из разговоров которых и получал, так необходимую информацию. Чтобы не выказать свой интерес к разговору, отворачивался к окну, пристально всматривался в окно, любуясь меняющейся декорацией…

И вот, что он услышал в одной из поездок про Ваню. На станции Калманка (с. Новороманово) по соседству с ним подсели несколько женщин среднего возраста, весьма приятной наружности и начали неустанно щебетать о своем «девичьем». Одна из них поинтересовалась у другой целью поездки в Топчиху. Та ответила, что, дескать, ездит несколько дней подряд на примерку платья к необыкновенно красивому закройщику, работающему в местном ателье по пошиву одежды…

— «Девочки!!!» — восторженно вскрикнула она… Если бы вы только знали, как мне волнительны и приятны прикосновения его рук во время обмера бюста, талии, бедер…» «Так и хочется оказаться с ним в постели!!!»

Далее братец, едва расслышал из рассказа поклонницы, раскрывающей своим товаркам, имя своего предмета воздыхания и некоторые невероятные его способности и неуемные возможности в постели…

Эту достоверную информацию о закройщике, она, якобы, получила от своих проверенных подружек, которым посчастливилось побывать с мастером-профессионалом в ином месте наедине, не связанным с кройкой и шитьем, а исключительно для любовных утех… А о том, что речь идет именно о Ване, Федя ничуть не сомневался. Заканчивая свой рассказ о Ване, якобы подслушанный в поезде, Федя несколько раз повторял: «…Очень хвалят нашего Ваню женщины, очень…»

Нужно ему отдать должное, что в компании, если там находилась его жена Инесса, он эту небылицу не рассказывал, понимая, что женщины очень доверчивы и легко могут поверить, без всякого на то основания, веского рода сплетням, небылицам, порочащие честное имя человека и верного мужа…

Я упоминал ранее, что Федя постоянно говорил мне, что наш отец, вовсе мне не отец, а отец мой тот гармонист, посещающий маму, когда мы жили в Кормихе.

Теперь же, после очередной поездки, якобы располагает достоверными фактами, как маминой измены, так и моим внебрачным происхождением. Факты, разумеется, получены из самых-самых надежных источников. Якобы чисто случайно, краем уха подслушал разговор пассажиров из Топчихи. Краткая суть рассказа такова…

Едет, разглядывает пейзажи за окном, планирует, какую работу предстоит сделать по приезду, совершенно не обращает внимание на беседующих соседок, как вдруг, его насторожила произнесенная кем-то наша фамилия Гюнтер. Чтобы не привлекать к себе внимание, уткнулся в газету, показывая тем самым, что увлечен событиями, происходящими в мире, а не какой-то женской болтовней… и весь превратился в слух.

Рассказчица, упомянувшая нашу фамилию, поведала слушательницам, что ее знакомые, уважаемые в селе семьи — Марта Федоровна Эргардт (в девичье Гюнтер), Альберт Федорович, Рубин Федорович – учителя в школе, Иван Федорович – прекрасный известный в районе закройщик как женской, так и мужской одежды, а вот их младший брат, что работает в военкомате, ну дурак-дураком, о чем ей пришлось убедиться при проводе сына в армию… и в заключение сделала вывод, дескать, в кого ему быть умным, если мать у всех одна, а военкоматский майор родился от колхозного бригадира.

И на том спасибо, братец, что я в твоей истории оказался не совсем плебейского происхождения, а родился от какого-никакого начальства – бригадира, хотя и умом ущербным…

Наш старший брат Федя любил всех нас. По приезду в Топчиху, в первую очередь звонил мне, чтобы я, в свою очередь, по цепочке оповестил других о его приезде и незамедлительной встрече.

Огорчался каждый раз, когда кто-то в силу неотложных дел не смог прийти.

Пришедших в родительский дом, уже ожидал радушный хозяин и большой стол, накрытый угощениями, привезенным им в своем, видавшем виды, выцветшем вещмешке.

Отчетливо помню день, когда мы все (кроме Рубина) собрались в отчем доме, чтобы отметить «золотую свадьбу» брата с Эммой.  тому назад, только постаревшие на полвека, жених и невеста были обличены в свадебные наряды…

Порою, рассматривая те или иные фотографии с грустью вспоминаю то время, те братские застолья в родительском доме на кухне, где на стене висели портреты наших родителей…

В день похорон Феди, уже за поминальным столом, его дочь Соня, скажет об отце: «Мой отец очень любил своих братьев, его неудержимо тянуло в Топчиху… Топчиха для него было ВСЕ.»

С ее словами трудно было не согласиться. Когда брат принял решение приобрести родительский дом, используя его под дачу, Федя обошел каждого из нас (законных наследников) с предложением получить нашу долю от наследства в его пользу. Одобрили и согласились с его предложением, потому как каждому из нас хотелось бы, хотя бы изредка его навещать, что стало бы невозможным продай его незнакомым людям, да и предложенная им сумма за выкуп доли каждому в одну тысячу рублей, очень даже устраивала. В ту пору это были неплохие деньги.

Каждый раз, посещая брата на Чистюньской улице, слышал от него, — ты себе не представляешь, Шурка, как я здесь крепко сплю, как отдыхаю… не жизнь, а просто малина!!!

Пытаюсь возразить, дескать, какой же это отдых… посадка, прополка, полив… На что он в ответ: — Ничего ты, браток, не понимаешь, все это и есть настоящий отдых!

Видимо и впрямь, я как сельский житель, не понимал брата, живущего в суетливом городе, с расплавленным от летнего зноя асфальтом, с запахом выхлопных газов в воздухе, лязгом трамваев и многого другого, называемого городской жизнью…

За несколько дней до смерти Феди, решая свои дела в Барнауле, задержался и заночевать решил у брата… Это наша последняя встреча в доме брата была настолько тягостной, что едва рассвело, я поспешил отправиться на вокзал, хотя до отхода поезда оставалось более трех часов. При нашей встрече, Федя лежал в своей комнате, порывисто и тяжело дыша, речь ему давалась с трудом… К нам прерывая, в общем-то не оживленную беседу, заглядывала Эмма, спрашивая, не нужно ли чего больному?

Из ее слов я узнал, что Федя уже четвертый день не встает с дивана…

Вспоминаю, как он попросил меня достать из-под скатерти какую-то бумажку. Достал тетрадный лист, на нем какие-то цифры.

-Вот, Шура, посмотри на размер пенсии, которую я сейчас получаю…» Оказывается, на листе он обозначил свою пенсию. Сравнил свою и его пенсию. Моя значительно отличалась от получаемой братом в меньшую сторону. Можно было только порадоваться за брата, если бы не его состояние здоровья.

Я не удержался от вопроса: — …Федя, а если бы это было возможно и тебе предложили на выбор – уменьшить пенсию вдвое, а здоровье удвоить… что бы ты выбрал?

В ответ: — Конечно здоровье…

Обычно при встречах, мы подолгу засиживались, беседуя до тех пор, пока в комнату не зайдет Эмма со словами, дескать, вы как парень с девушкой, никак не наговоритесь, пора спать.

В этот вечер, в начале десятого, Федя сказал мне, чтобы шел спать… Долго не мог уснуть, ворочался с бока на бок в постели… то и дело, слыша стоны брата… вздохи и шаги Эммы.. Тягостная, давящая обстановка не располагала ко сну…

Утром в пятницу, я простился с братом, пожелав ему выздоровления, а уже в воскресенье утром моя Галина сообщила мне, полученную по телефону от Сони весть, что Федя скончался. Мне тягостны воспоминания о похоронах брата, потому и не буду…

Говорят, что человек не умирает, пока жива память о нем… А коли это так, то ты – наш старший брат, Федя, живой, с нами, пока мы сами живы и помним тебя…

Сестра Марта

Когда мы проживали в Кормихе, а затем в Макарьевке, наша сестра Марта жила с отцом в городе Барнауле. Думаю, что это решение родители приняли по ряду причин, основной из которой являлось то, что отец взял на себя часть маминых забот по кормлению оравы детей, и пусть это была небольшая часть, но все же… Во-вторых, его дочь оказывала ему помощь в ведении домашних дел, ну а в-третьих, как-то окрашивала его нелегкую жизнь…

Кроме того, Марта была у отца единственной дочерью и, конечно, любимой им. В то время я с сестрой тесно не общался, потому вспоминать-то нечего…

После переезда к отцу в Барнаул, все мы стали жить вместе. И опять воспоминания о Марте того времени крайне скудные.

Помню, когда она не то училась в то время в старших классах, не то уже работала секретарем-машинисткой в каком-то учреждении, часто приносила нам русские народные сказки, которые мы с удовольствием читали.

Запомнилась сказка «Черная курица» с яркими картинками… Запомнилось и то, как однажды отец, в далеком 1950 году решил сфотографироваться всей большой семьей… Марта, никак не желала пойти фотографироваться и на настоятельные просьбы отца, с неохотой согласилась. А вот предложения отца привести причёску в порядок игнорировала. Так и вышла она на фотографии с взлохмаченной головой… Часто, с интересом рассматриваю фотографию, ставшей для нас своего рода семейной реликвией.

И только мы, снятые на фото, в те годы, можем узнать в стоящих стриженных на голо мальчишках самих себя, настолько изменило нас время. На переднем плане – наши родители: отец, мать. Рядом Федя с женой Эммой. На коленях старшего брата их первенец, сын, наш племянник Виктор (1950 года рождения), по краям мы – Альберт, Марта, Рубин, Ваня и я. Никто из нас, снятых на этой памятной фотографии не мог предположить, что в лихие для России 90-е годы, жизнь оборвется от руки «обдолбанного» афганца у нашего всеобщего любимца Виктора…

До сих пор слышу полные боли слова старшего брата Федора, обращенные ко все нам: — Упаси вас всех господь Бог от того, чтобы вам хоронить своих детей…

Этим благим пожеланиям брата не суждено было сбыться. В 2003 году смерть настигла и старшего сына Альберта – Алика…

В день похорон, за поминальным столом старший брат сидел рядом с Альбертом, тем самым давая ему понять, что он, как не один другой разделяет его горе…Слышны были, часто повторяющиеся его слова: — …Крепись, брат, крепись, на то, видно, божья воля…

В свою очередь Альберт, как не один из нас, испытал на себе слова Федора о том, как невыносимо тяжело хоронить свое дитя…

Из десятерых человек, снятых на той семейной фотографии из живых осталось четверо. Младшему из которых более 75 лет.

Однако жизнь продолжается, как и продолжалась по приезду нашей большой семьи в Топчиху, где вскоре Марта стала учителем немецкого языка в Макарьевской средней школе, расположенной в 7 километрах от Топчихи. Как-то будучи на кладбище, в Макарьевке, у бабушки на могиле, довелось услышать от ее бывших Макарьевских учеников, посетивших в этот день кладбище для поминовения своих родственников, добрые слова в адрес сестры.

Постаревшие ученики с теплотой отзывались о моей сестре, как о доброй, красивой учительнице, учившей их доброму, разумному, вечному, как и подобает настоящему учителю…

Затем она работала в Топчихинской вечерней школе, тоже длительное время преподавала так же немецкий язык. Коллеги отзывались о ней как об уравновешенной, спокойной учительнице. Поражались ее выдержкой, спокойствием даже тогда, когда на уроке отдельные учащиеся, как говорят, на ушах стояли.

В 1953 году сестра вышла замуж за Григория Петровича Эргардта. Родители не одобрили ее выбор по ряду причин. Во-первых, он был значительно старше сестры, во-вторых, он был уже женат и от первой жены Эммы у него уже был сын Алик. Почему распался их брак, сказать трудно, но твердо уверен, что не из-за Эммы, очень порядочной женщины.

Я не только знал Эмму, но и общался с ней. Когда был в гостях у тети Ани, живущей на свелопункте, Эмма работала в то время на свеклопункте – возила на быках воду из находящегося невдалеке от Топчихи прудика Ваньково. На одну поездку из-за медлительности быков, да из-за их упрямства уходило зачастую более полудня. Желание покататься было большое и я, зачастую, напрашивался к ней в попутчики. Остальное, как жара, комары на пруду и другие неудобства были мелочью по сравнению с теми удовольствиями, доставляемыми от поездок. Эмма запомнилась мне как высокая, статная, красивая и добрая женщина. В дорогу с собой всегда брала еду, которой делилась со мной.

Хорошо помню сестрину свадьбу в доме родителей жениха, особенно первый день, на котором жених «отличился», подрался с мужем своей сестры Марии — Федей Триппелем. Что послужило причиной драки не знаю, но уверен, что прояви Гриша выдержку и поведи себя достойно, как и подобает мужчине, ничего подобного не могло бы случиться. А так, как разъяренный бык на глазах у родителей и гостей, ринулся в драку… Крик, шум, гам, плач невесты шокировал всех… Первым, кто кинулся разнимать драчунов, был наш брат Федя. Легко оттолкнул в угол Триппеля, схватил обеими руками Гришу и мгновенно с силой приложил его к полу, начал громко кричать: — Дайте мне нож, я его сейчас зарежу…

 И далее, к сестре: — Говорили ведь родители, чтобы не выходила за этого придурка замуж…Не послушалась… Начиталась про Дубровского, так любуйся теперь на своего красавчика…

Разумеется у Федора, держащего драчуна на полу и в намерении не было его зарезать, а скорее его крик: «…Дайте мне нож..» означал поддержку самого себя, отчаявшегося совершить этот необычный для него поступок, совершенно ему не свойственен, поскольку был он наидобрейшим человеком.

Утихомирив жениха, вся родня невесты, да и она сама покинули «гостеприимный» дом Эргардт… Сестре бы после этого случая следовало крепко задуматься и сделать правильный выбор – порвать все отношения с ним, благо для этого был самый подходящий повод. Но, как говорят – любовь зла…

Поскольку об ушедших из жизни принято либо ничего не говорить, либо только хорошо, я не буду говорить о нем.

Супружескую жизнь Марты никак нельзя назвать безоблачной. Мне часто при их очередном «разводе» приходилось идти к соседу – деду Осинцеву, чтобы попросить лошадь для перевозки Мартиного сундука с ул. Чистюньской на ул. Куйбышева, где мы жили. Об этом замечательном человеке я должен написать более подробно.

Дед Гаврил Осинцев был для нас, детворы, кумиром улицы. Звали мы его Дедом больше за внешний вид, а лет ему вряд ли было много. Уже после окончания школы, учась парикмахерскому искусству, практиковался на жесткой бороде деда Гаврилы, которую перед бритьем нужно было вначале остричь машинкой, потом еще затупить на ней три-четыре бритвы…

Война всеми колесами прошлась по этому русскому солдату, и лишь случайность, которую называют солдатским счастьем, не позволила вдавить его в поле брани…

Война, измяв его и искалечив, оставила жить. На фронте он потерял левый глаз, который закрывал черной повязкой, придававшей ему несколько зловещий вид. Перебитая левая рука висела плетью, а уцелевшей правой, он всегда опирался на палочку, переставляя здоровую ногу. Другая же не сгибалась и волочилась при ходьбе.

Вот таким был фронтовик Гаврил Осинцев – красноармеец, герой Великой Отечественной.

Ежегодно, навещая кладбище, тщетно пытаюсь отыскать могилу моего соседа. Время неумолимо стерло могильный холмик, но никогда не сотрет память о нем.

И бродя по скорбному пристанищу мертвых, в напрасных поисках могилки моего кумира далекого детства, шепчу как заклинание: …Я помню тебя, дедушка Гаврил, спи спокойно..»

Попросишь лошадь при переезде сестры у этого замечательного человека, он лишь горестно покачает головой и молча начнет запрягать лошадь…

Помню, моя сестра ловко справлялась с моими многочисленными «чирьями». Так мы их по — простому называли. Почти ежедневно, придя из школы, я на время становился пациентом Марты. Получалось у нее очень ловко и быстро, а самое главное безболезненно. Безошибочно она определяла, какой созрел, значит подлежит обработке, а какой пока зреет…

 2 августа 1954 года у Марты родился сын Георгий, а 2 апреля 1956 года в доме по переулку Чистюньский родился их младший сын Артур. В то время я не помню, чтобы в Топчихе были детские садики, поэтому детей определяли кто куда мог, чтобы продолжать работать. По согласованию с родителями, Марта забрала меня к себе жить, в качестве няньки. Статус няньки, как и само проживание у Марты меня совершенно не тяготили. Напротив, появилась кое-какая свобода в действиях.

Гриша и Марта хорошо относились ко мне, сестра постоянно закупала для меня сладости… И еще, мне нравилось то, что они едят. У себя дома, на ужин, мать обычно готовила кофе, бутерброды, холодец, сало… А у Марты каждый вечер отваривалась в большом чугуне круглая картошка, поджаривались большие куски сала, подавалась, также к столу капуста, соленые огурцы, сметана…

Уход за племянниками отнимал у меня много времени, и зачастую, времени для приготовления уроков не хватало. И тогда, перейдя на все двойки, в дневнике появлялась запись классного руководителя, приглашающего отца в школу… Эти записи я панически боялся…

Марта, понимая, что я не виновен в том, что имею неудовлетворительные оценки в силу своей занятости, встречалась с моим классным руководителем и разруливала на некоторое время ситуацию… Затем все повторялось…. А сестру в школе уважали, относились к ее проблемам с пониманием.

Как-то, моя бывшая учительница русского языка и литературы Лидия Павловна Гладуш, спросила в год моего увольнения из армии (1965 г.) у сестры, как сложилась судьба младшего брата. Сестра ответила, что я поступил после службы в институт. Этот ответ сестры обескуражил учительницу… От удивления она единственное, что могла вымолвить: — «Этого просто не может быть!!!…» Сказала, как отрезала. Поверить в то, что я при поступлении в институт смог написать сочинение, зная мои «способности», она просто не могла.

А дело было в далеком 1959 году, когда я заканчивал среднюю школу, наступила волнующая пора экзаменов… Первый экзамен – сочинение. И сразу же неудача постигла меня – схлопотал двойку! Если излагать материал по литературе я еще более-менее мог, то с русским языком у меня на протяжении всей учебы были крупные нелады.

Расстройство мое, да и родителей тоже, трудно описать. Я был вторым из шести детей, который мог получить среднее образование.

Ну все. Конец! – думал я. На осеннюю переэкзаменовку, явление сенсационное… Я и не надеялся… Справедливо рассудив, что если за 10 лет я не осилил русский язык, то за 2-3 месяца и подавно!

На следующий экзамен по французскому языку решил не идти… — Какой смысл?! Видимо мое решение каким-то образом дошло до директора Павла Степановича Корюгина, который через техничку передал мне краткую записку «Дурака не валяй… Сдавай французский и другие экзамены. Сдашь их без троек, перепроверим сочинение…»

Уже после всех экзаменов, кстати сданных мною без троек, не помню уже от кого узнал, что на педсовете, директор школы, как и подобает фронтовику, вызвал весь огонь на себя. Споры и дебаты по поводу выдачи мне аттестата зрелости были бурные… Но веские аргументы директора школы склонили решение в мою пользу.

А сказал он приблизительно следующее: — …Что теперь судьбу пацану ломать будем?.. Поживет и без знаний русского языка…

Даже по прошествии многих лет никак не возьму в толк, что они смогли сделать с моим сочинением, как реанимировать, если красное – исправленные ошибки, преобладало над фиолетовым. А ведь прав оказался учитель, ведь прожил я безграмотного русского языка. Даже свыкся с этим, не делал никаких попыток исправить положение, да и более того, признаюсь стесняться перестал своей безграмотности… Да прости меня Великий и могучий русский язык!

Незнание русского языка все же позволило мне в 1970 году закончить экстерном Омское военное училище, в 1974 году экстерном Рубцовское педучилище.

Я могу со всей ответственностью заявить, что меня связывало с Мартой больше, чем с другими братьями… Что значат ее слова, сказанные ею в ответ любопытствующим соседкам: … Марта Федоровна, у Вас одни братья, и поделиться сокровенным не с кем, ведь братья не поймут…

Вот ее ответ: … У меня есть младший брат, Шура, который у меня и за брата, и за сестру, и за лучшую подругу…

 И это было, действительно, так. Стоило мне не видеть ее день или два, как меня неудержимо тянуло к ней. Бывало встречались, особенно летом по несколько раз в день, садились на крыльцо перед домом и вели неспешную беседу, вообще за жизнь…

Марта любила читать газеты и журналы… Я ее регулярно снабжал ими, а меня в свою очередь снабжала моя дочь Олеся.

Перед посиделками на крыльце мы всегда угощались кофе. Марта как дитя малое радовалась, когда я что-нибудь приносил к чаю или кофе.

Кроме меня Марта еще больше всего общалась с нашим старшим братом Федором, когда он выкупил родительский дом. Мне было забавно наблюдать за тем, как они общались между собой. Федя, выкупив дом, посчитал, что, купив дом, он выкупил и все имеющееся в нем, как он говорил нараспев «имусчество». Марта же считала совершенно иначе.  По ее разумению, дом есть дом, а имущество подлежит справедливому разделу, если не на 6 частей, то на две, это уже точно. И на одну из частей она имеет полное право.

Ценного, разумеется, в имуществе ничего не было… Столы, стулья, табуретки, чашки, ложки, ведра, кастрюли и другое… Федя ревностно оберегал свое кровное от посягательств сестры, но нужно было знать Марту, нет-нет… да умыкнет, что под руку попадется или, что не так лежит.

Придя в гости к сестре на чашку кофе, Федя обнаружит что у сестры свое и заберет к себе… И так много-много раз…

 Приду к ним, бывало, и слышу легкую перебранку. Это Федя выговаривает сестре, что, дескать, нельзя так делать по отношению к родному брату. Марта же оправдывается, что, дескать, с памятью у тебя, браток, что-то стало… Не помнишь, что сам мне отдал в качестве подарка…

Увидев меня…. «Суседка, Шурка, ничего, но вот сильно воровитая… Глаз да глаз за ней нужен…»

Не считая этих бытовых конфликтов, жили дружно. Выпить кофе друг без друга не могли, помогали друг другу в уборке урожая. Когда сестра держала поросят, то обменивала выкопанную Федину мелкую картошку на крупную… А брат, в свою очередь, делился излишками своего урожая…

Беззлобно подшучивали друг над другом… Федя высмеивал ее увлечение стариками… Придумывал версию, что у сестры каждый вечер на крыльце сидит новый ухажер, то с бородой (Георгий), то без бороды (я), то усатый, полный (он).

Марта часто подговаривала сжечь Федины штаны, на которых в буквальном смысле заплатка сидела на заплатке.

Братец был чересчур экономен и никак не хотел расставаться с этими штанами. Мог даже, к большому возмущению Марты, отправиться в них в центр за продуктами.

Я часто задумываюсь над тем, что значит родной человек (брат, сестра) для другого. Что их объединяет? Какие неведомые силы притягивают их друг к другу? Почему боль одного, отдается болью в сердце другого, а радость, удача одного, становится общей радостью…

Задумываюсь и не нахожу объяснение своим вопросам. Разве что на ум приходит шаблонная фраза, которая все и объясняет: — Кровь родная – не водица! Все же ссылка на родную кровь не совсем объясняет отношение родных людей. Что-то еще в природе заложено неведомое нам, не разгаданное… Потому я и до сих пор не могу объяснить то огромное облегчение, которое я испытал по приезду в Минск моих родных – сестру Марту и брата Ваню, когда умерла моя жена Валя.

Прошло более 40 лет, но я отчетливо, во всех деталях вижу, себя сидящего у гроба покойной жены в доме ее двоюродного брата Миши Ковалевского…

Состояние мое никакое… Казалось, что у меня вынули все изнутри и наложили тяжелые камни, остро и больно царапающие при каждом вздохе, взгляд устремлен в восковое лицо покойной супруги… Рядом незнакомые соседи, брат и сестра жены… Сидим в ожидании приезда матери Валентины с моим 10-летним сыном. Знаю, что их приезд еще более усугубит трагедию происшедшего, когда мать увидит свою кровинушку в гробу, а сын станет в одночасье сиротой… Тягостное ожидание невыносимо… и оно завершилось тем, чем и предполагал… Несколько позднее я услышал родной голос брата и сестры… Когда почувствовал легкое объятие брата и слова соболезнования… мне стало совсем иначе, я смог, наконец, полной грудью вздохнуть воздух… Произошло невероятное… Я возвратился к жизни…

До конца своих дней буду благодарен брату и сестре за ту огромную поддержку, которую они оказали мне в те трагические горестные дни… Ведь не все смогли приехать в Минск, чтобы разделить со мною горе, но материально все как один помогли это сделать для приезда Марты и Вани.

Марта часто повторяла после смерти Феди, что, дескать, господь бог справедливо обошелся по отношению к нам, забрав из жизни старшего из нас первым. Следуя ее убеждению в справедливости того, что Всевышний забирает согласно очередности рождения, то ее уход из жизни также был обусловлен справедливостью бога, забрав ее в вечность после старшего. Думала ли она об этом в последние минуты своей жизни… теперь не узнаем никогда..

Ушла сестра из жизни тихо. 29 октября 2012 года ей исполнилось 80 лет, а 3 ноября, через три дня после юбилея ее не стало… Похоронена сестра недалеко от своего мужа Гриши, но не рядом. Работники похоронного бюро отказались копать могилу для сестры рядом с Гришей, сослались, якобы, на какое-то захоронение… У меня на этот счет несколько иное мнение… И, зная, как жили в браке Марта с Гришей, думаю и Ваше мнение полностью совпадет с моим… На том свете Господь даровал им возможность отдохнуть друг от друга.

АЛЬБЕРТ

Самое сложное для меня составляет описание моего старшего брата Альберта, про которых обычно говорят, что последнюю рубаху снимет и отдаст. В то же время, мог с легкостью снять последнюю рубаху с другого и надеть на себя. В брате уживались как хорошие качества, так и плохие. И неизвестно, какие именно более преобладали. По мере того, как я буду в своих воспоминаниях говорить о нем, думаю, что его образ полностью раскроется и станет ясно, что из себя представлял наш брат Альберт. Я же постараюсь объективно, без пристрастия, изложить отдельные моменты, события, связанные с братом.

О его ранних дурных проявлениях характера свидетельствует тот факт, что когда он учился с Рубином в школе, то при вызове к доске одного из Гюнтеров, Альберт тычком под бок заставлял идти отвечать урок Рубину…

Разумеется, тяга к знаниям у брата отсутствовала напрочь, и под большим вопросом, сколько классов школы ему удалось осилить. Но несмотря на это, Альберт далеко не глупый человек. Про таких говорят, что они схватывают все на лету. Достаточно сказать, что, не освоив ни одной страницы из учебника физики, стал очень даже неплохим электриком, удивлял зачастую своим профессионализмом бывалых электриков, имеющих соответствующее образование…

В армии выучился на шофера, и также стал профессионалом, о чем я мог лично убеждаться, когда обращался к нему за помощью в ремонте своего «москвича».

О том, как он получил водительское удостоверение, он рассказывал с присущим ему юмором. Дескать, теоретический материал сдал без особых затруднений, поскольку как лицо нерусской национальности имел определенную скидку при сдаче экзамена, ну, а практическое вождение за него, якобы сдал его ближайший армейский друг. Сомневаюсь, что ему было так просто заполучить заветные шоферские корочки.

Альберт неплохо разбирался в политике. Постоянно был в курсе всех событий, происходящих как в союзе, так и за рубежом.

Общаясь с ним, никому не пришло бы в голову, что собеседник имеет образование 4 класса, да и эти четыре класса вызывают сомнение. Скорее всего, он сам оценил свое образование в четыре класса.

В те годы начальное образование, как и затем семилетнее, было обычным делом. Не сложно себе представить, кем бы мог стать наш брат Альберт, если бы имел средне-специальное образование или высшее, если бы, конечно, распорядился этим образованием правильно. А так, братец, мягко говоря, авантюрного склада характера, эдакий мелкий пакостник.

Помню, когда я был зеленым пацаном, то у меня в «кубышке» всегда водилась мелочь. Так вот, братец зачастую залазил в мою заначку. Все не вытрясет, не буду наговаривать, но значительно облегчит ее. Ну, а, чтобы пополнить, ни-ни…! Я был, конечно же, не в восторге от его «разбойничьих» действий по отношению к своим кровным. Искал новые тайники, куда, по моему мнению, сохранность была гарантирована. Но чутье и, просто «собачий» нюх брата, сводил мои усилия на нет… Находил и опустошал.

Тут необходимо сказать, что эта «кубышка» была очень значима для меня. Порою, узнав от мамы, что у нее не осталось денег даже на хлеб, я доставал свое «сокровище», отсчитывал мелочь на несколько буханок хлеба и с важным видом шел в магазин за хлебом. Мама с восхищенным взглядом провожала своего «кормильца», которым я себя чувствовал в то время… Тут, мои, с трудом накопленные сбережения, приносили семье какую-то пользу. А вот, похищенные Альбертом гроши, тратились на дешевые папиросы «Прибой» (12 коп.), «Север» (14 коп.) или на кружку пива.

Наверное, сейчас уместно сказать, откуда у меня водились деньги… Пацаном я был не расточительным, на сладости не тратился, а копил деньги на запчасти к велосипеду, и, если уже дела финансовые мои, вообще, двинут в гору, то мечтал купить у Мартиного мужа Гриши Эргардта немецкий велосипед с моторчиком.

Гриша, как-то предложил моему отцу, купить у него для меня эту мечту всех мальчишек – немецкий велосипед с моторчиком. Я присутствовал при этом разговоре, и уже мысленно представлял себя хозяином этого чуда-техники. Уже перед сном невольно подслушал разговор отца с матерью, который сокрушался, что не сможет купить велосипед по ряду причин… Основной причиной являлась заготовка топлива на зиму и корма корове.

Так вот, откуда у меня были деньги?

В ту пору в качестве топлива использовался кизяк. Мальчишки нанимались к более-менее состоятельным хозяевам для изготовления кизяка. Помню, за 100 изготовленных кизяков платили 30 копеек. В день, если хорошо постараться, можно заработать более одного рубля. Кстати, очень неплохие деньги для того времени, если учесть, что коробок спичек стоил 1 копейку, буханка серого хлеба 14-16 копеек, леденцы в жестяной коробочке около 30 копеек…

Если изготовление кизяков было делом сезонным, то сбор макулатуры практически постоянным…

Вначале я собирал железо, но, посчитав это мероприятие трудоемким, да и низкооплачиваемым, перешел на сбор тряпок, собираемых, как правило, на помойках. Отец был категорически против моего такого «бизнеса», когда практически вся ограда была увешана тряпками для просушки… Но у меня в союзниках была мама, и это позволяло мне продолжать предпринимательскую деятельность.

Разумеется, в то время никому не о чем не говорили слова, которые сейчас так в ходу: бизнес, предпринимательская деятельность и т.д… и вряд ли, слово бизнесмен было применительно по отношению ко мне, тогда, такому худому, босоногому, загорелому, с починенными штанишками, поддерживаемыми лямками… мальчугану.

Стоит упомянуть и о незначительном приработке, который заключался в том, что я помогал соседнему мальчишке в ловле сусликов. Нужно сказать, что этот соседский мальчишка был большим мастером по ловле этих зверьков. Никогда не возвращались с «охоты» пустыми!

Весной моя работа заключалась в том, что я приносил талую воду, которую сосед заливал в норку. Бывало, что и несколько ведер воды было недостаточно, чтобы из норки высунулась голова суслика, которую главный охотник ловко хватал за шкирку…

Летом и осенью в мою обязанность входило обозначение суслиных нор, при входе которой ставился капкан веткой или хворостиной. Ну и, конечно, периодически необходимо было осматривать норки и сообщать напарнику, когда в капкан попадался суслик… Добыча приносилась домой, разделывалась так, чтобы не повредить шкурку, которая затем за копейки сдавалась в тогдашнюю заготконтору.

Вот от этих шкурок я и имел небольшую прибыль. А в основном расчет за мою работу по ловле сусликов производился двумя-тремя суслиными тушками. Мама их любила как готовить, так и есть… Приготовит их с использованием всяческих приправ и пряностей… язык проглотишь!!! Мясо по вкусу напоминало куриное, но более вкусное… Суслики по своей сути, наверное, самое чистое животное. Питались суслики, исключительно, зерном и пили росу…

К большому сожалению, сейчас не услышишь суслиный писк и не увидишь суслика, стоящего столбиком, — истреблены людьми полностью. А в то, довольно голодное время, суслики очень выручали.

Обижался ли я на Альберта, который часто опустошал мои сбережения? Я уже говорил, что в нашей семье повелось – старшие братья были для младших безусловным авторитетом, потому обиды не было, а была скорее гордость за то, что я мог в то время что-то сделать для старшего брата, хотя моего желания в изъятии денег он не спрашивал, брал для своих нужд, да и брал…

Вспоминая все, что меня связывало с Альбертом, то, о чем я написал о своей копилке, выглядит в настоящее время просто безобидной детской шалостью с его стороны и не более того…

Были случаи с более лихим закрученным сюжетом… Но о том несколько позднее.

Я, конечно же, помню, описанные Ваней проводы брата Альберта в Армию. Как сейчас вижу, что машинка для стрижки волос в руках отца со лба до затылка выстригает полоску, как длинные русые волнистые волосы брата падают на пол… Более мы своего брата с пышной шевелюрой не видели. С Армии он пришел лысым.

В то время не было принято делать больших застолий по поводу проводов в Армию. Ужинали пораньше обычного и спать ложились пораньше, чтобы утром подольше побыть с сыном, братом до его ухода в военкомат… Тряпичный мешок с полотенцем, мылом, носками, замотанными шмат сала, хлеб… Вот и вся экипировка новобранца.

Попал Альберт служить в пехоту. Служил на Дальнем Востоке.

Помню, как родители заказали знакомому немцу Дортман, считающимся большим спецом по колбасе и работающему в то время в пищепроме, изготовить колбасу, чтобы отправить ее затем посылкой брату. Но что-то не понравилось нашей маме в продукте, изготовленном пищевиком. Вытащила всю колбасную начинку в огромный таз, добавила чеснок, соль и другие специи, и, наконец, после многоразового тщательно перемешивания мясного фарша, попробовав его на вкус, принялась начинять кишки мясом… Затем, подвешенные связки колбасы коптила в русской печке… Аромат от той маминой колбасы стоял потрясающий…

Альберт, вернувшись из Армии, зачастую брал меня с собою в поездки. Работал он тогда на «ЗИС-5», сейчас такие уже не увидишь нигде. Это была машина с деревянно-фанерной кабиной, очень холодной при зимних поездках, да и чтобы вдохнуть в нее жизнь, утром зимой, перед поездкой в рейс, было очень проблематично… Труд шоферской в то время был тяжелым. Дороги в основном были грунтовые и проселочными. Люди моего поколения и старшие помнят печально известную Плачь-гору возле Белояровки. В сезон дождей около этой горы скапливалось множество машин, которые просто не могли одолеть мокрую, разбитую от слякоти дорогу…

Из-за трудности ее преодоления шофера эту гору и окрестили емким словом Плачь-гора!

Продолжая тему дорог в районе, нельзя умолчать о переправе через Алей в селе Чистюнька. Моста в то время не было, поэтому переправу с берега на берег осуществлял грузовой паром. Когда мне приходилось кататься на машине с дядей Тимофеем, мужем тети Ани, маминой сестры, то мы, помню, подолгу стояли в ожидании своей очереди на переправу. Колонна от машин по обе стороны реки растягивалась на многие-многие километры.

С братом Альбертом мы не совершали дальних поездок. Помню, зачастую ездили за песком в бор. Грузили машину вручную. Мне нравились эти поездки, этот удивительно-живительный воздух, разноголосье птичьего пения, величавые сосны, с прыгающими на них белками…

В те годы, все от мала до велика участвовали в уборке урожая. Привлекались и учащиеся старших классов (8-9-е), выпускной 10-ый не привлекался.

 Как-то получилось так, что я с Альбертом оказался на уборке урожая в селе Колпаково. Брат возил зерно от комбайна на ток, ну, а я вместе с другими учащимися класса, ворошили деревянной лопатой зерно, работали на соломокопнителе, заготовке силоса.

Последние две работы были самыми сложными. Работа на соломокопнителе была очень пыльная, приходилось прилагать большое усилие, чтобы равномерно распределить солому в копнителе. По окончанию работы мы не узнавали друг друга, так как на лице блестели лишь зубы. Сплошная пыль, обильно смоченная потом, намертво прилипала к лицу.

Не менее легкой была работа по заготовке силоса. Правда не было пыли. Стоишь на кузове автомобиля, который ездит рядом с уборочной техникой… Зеленая кукурузная масса наполняет кузов. Нужно ухитриться равномерно распределить зеленую массу… Чуть помешкал, тут же образуется в середине кузова горка, которая быстро растет и переваливается через борта на поле… Хорошо, когда водитель попадется опытный. Ведет машину то быстрее, то медленнее, тем самым позволяет силосу равномерно распределиться по кузову. А иначе только успевай!!! Чуть замешкаешься, и сам с головой окажешься в горке…

Ночью снилось, что тебя всего заваливает массой, что задыхаешься, ну и, конечно, начинаешь, кричать.

Шофера, лежащие на деревянных нарах с Альбертом, разбудят его со словами, что-то твой младшой очень уж кричит во сне… Брат наклонится ко мне, тычком в бок заставит проснуться и участливо спросит: — …Что приснилось что-то страшное? А затем, обращаясь к разбуженным моим криком шоферам, как бы оправдываясь перед ними скажет: — Им бы, мальцам, еще у матерей титьки сосать, а их на работу посылают…

Пожалуй, это все, что я могу вспомнить о том времени, что меня еще в детстве и юности связывало с братом Альбертом.

Я уже упоминал, что у Альберта было как много хорошего, так и много плохого… И, что неизвестно, что было больше, хорошего или плохого.

 Полагаю, что плохие качества у него проявлялись в силу его неуемного пристрастия к спиртному. Помню, как-то мама говорила, что своим увлечением спиртным, Альберт пошел в одного из ее близкого родственника. Если это так, то у того родственника были очень богатые гены, поскольку он ухитрился кроме Альберта наградить алкогольными генами и меня, и Федю… Если определить место каждому из нас, то первую ступеньку «почета» по употреблению алкоголя занимал по праву Альберт, я — второе, затем следовал Федя.

К большому сожалению эта пагубная страсть не обошла нашу семью. Конечно же, такого размаха не было, как у последних пьянчужек, пропивающих все и тащивших все из дома, чтобы только заполучить заветную стопку водки. Но все же, вспоминать об этом не очень приятно, поскольку своими пьяными действиями приводили в отчаяние своих жен, родных и близких. Но это было…

При распределении мест по степени увлечения алкоголем, я не упомянул Ваню и Рубина. Они в отличии от нас, если и употребляют водку, то делают это в меру, умеют контролировать выпитое, потому я и не видел никогда ни Рубина, ни Ваню в стельку пьяными…

Следуя поговорке, что яблоко от яблони не далеко падает, то у старшего брата Федора – пил сын Виктор, у Марты стал пить Артур, у Альберта – Алик, у меня – Дима. Вопреки этой поговорке, у трезвенника Вани пил сын Саша, у Рубина – сын Артур. Вот такая неприглядная картина алкогольной зависимости нас и детей наших… Все же эту пагубную привычку смогли побороть я, Федя и наш племянник Саша.

Пристрастия Альберта к алкоголю доставляло много неприятностей как родителям, так и нам… Помню, поехали как-то все за сеном на разъезд Шиловский. А братец в то время зашел в гости к моей теще Евдокии Ильиничне Примак, живущей недалеко от продавца сена.

Нашел братец флягу с брагой, хорошо приложился к ней и когда нужно было ехать, едва стоял на ногах, и, разумеется, в подпитии не объезжал ни одной кочки или ухабины, в результате чего уже в сумерках сено слетело с кузова… Лишь на утро удалось вновь сложить сено и в целости доставить его к месту назначения.

Брат не разбирал ни время, ни место, ни обстоятельства, когда нужно было воздержаться от выпивки. И примеров тому очень много.

Альберт одно время возил заслуженного агронома РФСР Леймана. Натерпелся же этот достойный человек от горе-пьяницы, водителя. Терпел его выходки из-за большего уважения к нашему отцу, так как был его постоянным клиентом по приобретению валенок.

Зачастую, будучи пьяным буксовал в грязи и, после тщетных попыток выехать на сухую дорогу, попросту бросал свой «бобик». Тогда ему на помощь приходили мои братья Ваня и Рубин. Не счесть сколько раз им это приходилось делать. Чувствуя постоянную опеку со стороны братьев, Альберт просто наглел. Ваня рассказывал, что братец, частенько набравшись спиртного, заходил к нему домой, чтобы, затем Ваня довел его до дома.

Да и мне самому приходилось быть свидетелем того, как мои братья, взяв под руки Альберта, ведут его домой, а он шельмец, поджимает под себя ноги, чтобы братья несли его, нисколько не прилагая своих пьяных усилий. Хитрость его мною разгадывалась и несколько слабых тумаков коленом под зад, заставляла братца все же не волочить, а передвигать ноги, что облегчало моим братьям транспортировку хитреца…

Когда я учительствовал в Алтайской школе Калманского района, Альберт с родителями изредка навещал нас с Ваней. Как-то я выписал в совхозе отходы для родительской живности и просил при следующей поездке ко мне, приехать на своем бобике с прицепом. Так вот, и в этом случае, брат ухитрился пьяным куролесить по поселку, пока не был остановлен бдительным участковым, старшиной Денисенко и, конечно же, у него страж порядка изъял права. Ну это уже другая история, связанная с тем, каких мне стоило усилий, чтобы братец вновь обрел водительские права.

Редко, но довольно метко, он доставал меня в Калманке. Мне, до настоящего времени никак не объясним его поступок по отношению ко мне, когда он меня оставил без рубля в кармане, когда я в 1970 году ездил в г. Омск на учебу в военное училище, чтобы сдать экзамены экстерном. Его поступок не поддается ни объяснению, ни тем более какому-либо оправданию.

Работал я в то время в Калманском военкомате, и по долгу службы, возил в Барнаульскую автошколу ДОСААФ призывников для обучения их военной специальности – водитель автомобиля. У меня в то время были хорошо налажены связи с начальником автошколы и его заместителем. Так вот, в день моего отъезда в военное училище, совпал с выдачей брату удостоверения водителя первого класса в автошколе.

Разумеется, мы с братом достойно отметили таких два судьбоносных события, скучившихся в нашей жизни, да так, что в Омск я поехал, не помню какой, и без рубля в кармане.

Братец же хвалился всем, что вот мы с Шуркой отметили, так отметили мою корочку первоклассного водителя, что я ни за корочки, ни за их обмывку, не заплатил ни копейки… Другой бы воздержался от похвальбы, которая ему не делает абсолютно никакой чести, а напротив, поставил своим действием младшего брата в крайне затруднительное положение…

Не помню, как я вышел из этого непростого положения, скорее всего помогли офицеры с Алтая, такие же экстерны, как и я.

 Те, кто нас недостаточно хорошо знал, считали нас с Альбертом очень похожими друг на друга. Припоминается случай, произошедший в Калманке. Альберт у меня с Валентиной (первой женой) в гостях. Успел хорошо отметить нашу встречу, а я собрался, поскольку была суббота, в общественную баню. Помылся, основательно попарился, выхожу из бани и, вдруг, слышу приглушенный разговор мужиков: — …Надо же, только что видели Гюнтера вдрызг пьяного, а тут выходит из бани совершенно трезвый! Удивление мужиков мне стало понятно, когда в нескольких шагах от бани увидел своего брата, сидящего на карачках около куста клена… Не утерпел Альберт долгую разлуку со мной и пошел мне навстречу, шатаясь… Вот таким мужики и увидели одного пьяного Гюнтера, а затем другого, уже меня, выходящего из бани.

Подобный случай имел место в Топчихе на вокзале, когда ко мне привязался мужичок со словами: — …Алик, верни мне долг в 3 рубля!

Пришлось объяснить назойливому просителю, что я вовсе не Алик, а Александр и, что этого мужика вижу впервые в жизни… Мужик отошел, но еще долго оглядывался на меня, явно не веря, что тот самый Алик, который ему позарез нужен, оказался вовсе и не Аликом, а Александром.

Уже, когда я с Галиной жил в Топчихе, в год смерти ее сестры Любы, произошел этот случай, где меня так же приняли за брата Альберта. На следующий день после похорон сестры жены я пришел на работу в военкомат. В тот день на совещании у военкомата коллеги по работе, то и дело бросали на меня любопытные взгляды. Уже после совещания, мне объяснила одна из коллег о причине повышенного внимания ко мне. В то время я уже полностью исключил из своего питьевого рациона любые спиртные напитки. И, вдруг, сенсация!!! В день похорон, меня, ближе к обеду видели вдрызг пьяным, выходящим через КПП из военного городка…

Сенсационная новость вмиг разлетелась по селу – запил, дескать, Гюнтер сорвался, вот бедолага, как расстроился из-за смерти сестры жены… Оказывается, Альберта вновь приняли за меня…

Брат имел обыкновение сидеть у гроба в ночь, предшествующую дню похорон. И, чтобы скоротать время, на ночь запасался спиртным… Вот и не рассчитал дозу… Утром, скорбящий, и едва стоящий на ногах Альберт, нами был без сопровождения (не до него было в этот хлопотный день), отправлен домой, конечно же, предварительно убедившиеся в том, что сможет дойти до дома самостоятельно…

Коллеги, узнав, что да как, похвалили меня за отвращение к водке…

Вспоминается еще несколько случаев, связанных с Альбертом, когда мы с Валентиной жили в Калманке. Однажды, брат приехал к нам и сообщил сенсационную новость, дескать, ему жить с Зоей не в моготу… Запилила его в усмерть, и нужно пожить немного раздельно. Работать там, где живет его бывшая жена он не хочет, поэтому просит меня с Валей временно приютить его, а мне, помимо всего прочего, помочь с жильем и работой.

Мы, прониклись проблемой брата и безоговорочно предоставили ему кров. Я же, в свою очередь, еще занялся для него поиском работы и жилья. И подумать не могли, что это была очередная уловка авантюрного брата погулять, вызвать сочувствие к его, якобы, неудавшейся семейной жизни… Одним словом, расслабиться…

У меня в то время был очень хорошо знакомый управляющий Александровским отделением совхоза имени Ленина – Ковалев Александр Филиппович. Александровка располагалась в нескольких километрах от села Ново-Романово или, как ее называют – станция Калманка.

У Ковалева было много сыновей. Только отправишь одного в Армию, на очереди следующий! Работая в военкомате, я принимал непосредственное участие в судьбе его детей, касающейся службы в Армии. Согласовали с отцом, кого из сыновей направить на обучение по военно-учетной специальности водителя автомобилей, кого направить в тот или иной род войск, место службы или решить вопрос с отсрочкой от службы в Армии в связи с учебой…

Считая себя обязанным передо мной, Александр Филиппович, в свою очередь, как управляющий отделением оказывал мне в силу, занимаемой им должности, значимые для села услуги, таковые как – продажа поросенка, зерноотходов, мяса и т.д. Все это, конечно, по очень льготной цене, иногда просто за даром…

Вот к этому Александру Филипповичу я и обратился за помощью, чтобы трудоустроить брата с обеспечением жильем. Необходимо отметить, что мол просьба не была в тягость Ковалеву.

В Советское время везде требовались рабочие руки, а водители автомобилей тем более. К тому же поселок Александровка, отдаленный как от центральной усадьбы совхоза, так и райцентра, был не очень привлекательным для проживания, поэтому в очереди за работой и за жильем в Александровке не стояли. Потому мне без труда удалось заполучиться помощью со стороны управляющего отделения в трудоустройстве брата. Сказал Альберту, что вопрос решен, что будет ему жилье и будет неплохой грузовой автомобиль… А там все зависит от него самого: заработок, новая машина, улучшение жилищных условий и т.д.

 Сообщив брату, как мне казалось радостную для него новость, я ушел на суточное дежурство в военкомат. На следующий день, придя со службы домой и не застав Альберта, поинтересовался у жены Валентины, что дескать, брат уже уехал на работу в Александровку?

Тут мне жена и выдала, что, дескать, совсем обнаглел мой братец… Вечером после моего ухода, принял хорошо на грудь и начал якобы играть с нашим сынишкой Димой, лежащего рядом с ней.

Пытался пощекотать мальца, но его рука непременно попадала на грудь моей жены… Такого она не смогла стерпеть… Ухватив за шиворот сынового дядю, она вытолкнула его в сени! Вслед за братом полетела подушка, одеяло, матрац…

На утро жена растолкала сладко — спящего гостя, заставила помыться, усадила за стол, налила вина на похмелку и сказала, как отрубила: Похмелись Ебилей (так мы называли братца), закуси и у..бывай!

Зная довольно – таки крутой нрав жены по отношению к пьяницам, я ничуть не засомневался в истине происшествия. Мне, зачастую, бывая в подпитии, доставалось от Валентины, которая на следующий день, перед моим уходом на работу, старательно накладывала на мое лицо макияж, приговаривая неизменно при этом: — …Шурик, ну какая у тебя нежная кожа на лице, вчера едва задела, а сегодня ссадины, синяки… кремов на тебя не напасёшься…

 Это означало то, что она вчера меня пьяненького «ласково» укладывала в постель спать… Ну, а ссадины, синяки – это издержки повышенного внимания к моей нетрезвой особе…

Нужно отдать должное брату Альберту в том, что он никак не был похож на человека, злоупотребляющего алкоголем. Всегда чисто и аккуратно одет в наглаженные штаны и рубашку, в начищенных ботинках, гладко выбрит, в меру надушен одеколоном… Он производил своим внешним видом, ну уж очень добропорядочного человека. Ко всему этому нужно добавить, что у него всегда было свежее лицо, бодрый вид и ничто не напоминало о том, что он вчера был вдрызг пьян …

Вот такой братец у нас аккуратист и чистюля. Я, да и все мы – его братья и сестра никогда не видели Альберта неряшливо одетого, в рваных, стоптанных ботинках или в заштопанных штанах. Никогда! Будь он пьян или трезв…

Следует, пожалуй, отметить, что его домочадцы были в отличии от брата, не такие аккуратисты и чистюли… Полагаю, что вначале это раздражало Альберта, но, а затем, со временем, смирило его с этим, как досадной неизбежностью…

Из армии Альберт привез жену по национальности марийка, уроженку марийской автономии… Родители наши никогда не препятствовали нашему выбору в избрании спутницы (спутника) жизни. Разве что, как я писал ранее, не советовали Марте выходить замуж за Гришу. А так, смирялись с нашим выбором, справедливо полагая, что жить с нашей избранницей не им, а нам. Родители наши были людьми мудрыми… В отношении со снохами при раздоре, ссорах всегда принимали сторону снохи, хотя зачастую правы были не они, а мы – их сыновья. Считаю, что очень правильный подход – ведь как бы то не было, сын всегда найдет с родителями общий язык, а вот со снохой, как знать…

Вот эту родительскую мудрость я в свое время применил в отношении сына и снохи. Часто приходилось слышать от сына, когда я пытался разрулить натянутые отношения снохи и сына: — …Что-то, отец, я тебя не пойму, кому ты, родной отец — мне или моей жене Тане?..

В 1980 году я приехал со своей семьей в Топчиху, перевели по службе в Топчихинский военкомат. В Топчихе мои встречи с братьями стали намного чаще, нежели тогда, когда жил в Калманке. Помню, вскоре по приезду в Топчиху, ко мне в военкомат прибежала встревоженная тетя Соня, сестра нашего отца и сообщила, что Альберта пьяного забрали в милицию. У тети Сони, наверное, как и у всех пожилых людей того времени, было твердое убеждение, что человек с погонами на плечах всегда может договориться с человеком, у которого тоже имеются на плечах погоны.

Не раздумывая долго, я направился с тетушкой в милицию… Жалко ведь братца, если ему придется провести ночь на голых нарах… Уже без тети Сони, зашел в дежурную комнату и по-военному представился дежурному милицейскому офицеру… Не знаю, этим или чем другим я произвел благоприятное расположение к себе со стороны стражи порядка, но, выслушав меня, дежурный сказал, что задержанный совершенно безобидный, тотчас же подчинился приказу постового милиционера следовать в отделение милиции… В общем, ведет себя в пример другим задержанным пьяницам, достойно, спокойно и, тем самым, невольно вызывает уважение… своим кротким нравом. С этими словами проводил меня в камеру к задержанному брату.

В сумерках камеры, я увидел на нарах сгорбленно сидящего брата. Мне стало настолько жаль родного брата, что только и мог сказать: — …Ну как же так брат?! Видя мое подавленное состояние, сопровождающий меня милиционер, вдруг, неожиданно сказал: — …Забирайте его, товарищ капитан с собой, тем более, я еще не успел оформить его задержание…»

Нужно было видеть радость на лице, почти полностью протрезвевшего брата, при словах милиционера…

На выходе из милиции к нам присоединилась тетя… Шли молча, Альберт, словно побитая собачка, то и дело забегал вперед и с благодарностью смотрел мне в лицо… Его бессловесные благодарности в свой адрес я пресёк словами: … – В следующий раз за тобой не приду, выкручивайся как знаешь, а сейчас, ступай домой… Сомневаюсь, чтобы я сдержал бы свое обещание, попади брат снова в такую же передрягу… Брат есть брат!!!

Когда я с братьями ремонтировал дачу, на улице Привокзальная, то для проводки электричества, за помощью я обратился к брату Альберту, преследуя этим, конечно, свои меркантильные цели. Брат за работу много не возьмет, думалось мне, а уже угощение спиртным сведу к минимуму…

Работа по проводке электричества затянулась на определенный срок. Я уже начал прикидывать, что найми я специалиста со стороны, то расчет за проделанную работу был бы гораздо скромней, нежели, я почти ежедневно на протяжении многих недель, тратил на выпивку и закусь при расчете с Альбертом. Своими, в общем-то невеселыми мыслями, я поделился с мамой, на что она, смеясь сказала: — … Что же ты, сын, так и не раскусил своего брата, которому торопиться с работой нет никакого резона… Выпивка есть, закусь тоже, вот и тянет с работой! …

На следующий день, прозрев от слов матери, я категорично заявил брату, что, дескать, в его услугах как электрика более не нуждаюсь, поскольку нашел специалиста, который за небольшую цену проведет свет на дачу в короткий срок. Я «с трудом» заставил себя уговорить брата, чтобы продолжить сотрудничество со ним. Работа заспорилась и, вскоре, была завершена.

Прошло более 30 лет и ни разу не было сбоев в электроосвещении на даче. Что-что…, а дело свое Альберт знал!

В своем описании брата, если даже более не приведу еще ряд примеров, характеризующих его, мягко говоря, нечистоплотности, то этим вряд ли я изменю картину в лучшую сторону.

Распивая спиртное со мной, не помню случая, чтобы он угощал меня на свои кровные. Бывало, перебрав с ним вечером, и зная, что буду нестерпимо болеть на следующий день с похмелья, давал ему деньги на выпивку, с надеждой, что утром брат принесет опохмелиться. Но на утро, ни брата, ни денег, ни живительно для меня спиртного…не было.

Запомнился мне его уход из семьи к учителю биологии и домоводства Лидии Фридриховне Ерсак… не то эстонке, не то латышке по национальности. Новая пассия брата была интеллигентной женщиной, ухоженной, довольно приятной, немного старше Альберта… Проживая совместно с ней, он напрочь забыл о выпивке, полностью подчинялся ей во всем… В доме, где они проживали, всегда была идеальная чистота, каждый предмет или вещь находились именно там, где ему было отведено место… У порога находились тапочки, небольшой стульчик, видимо для того, чтобы присесть при смене обуви. Да и хозяйкой Ерсак оказалось отменной. Очень вкусно готовила, на столе не переводились соления, копчения и т.д.

Казалось, живи и радуйся! Как-то навестил брата… Он что-то делал в сарайчике и вид его был далеко не похож на счастливого семьянина… На мой вопрос: -…Как живешь? Он глубоко вздохнул и грустно ответил: — …Не моё это, Шура, не моё…

Удивился я ответу брата, подумал… заелся братец… и что ему только надо… обходительная женщина, чуть ли не в рот заглядывает мужику, чистота идеальная, сыт, обут…

Вскоре брат ушел от Лидии Фридриховны… к своей законной жене Зое. Что сказалось на их разрыв с Ерсак… не понятно, хотя его изречение «не моё это…» предусматривало такой финал…

И вновь жизнь у Альберта потекла по накатанной колее… Работа… пьянка… опять работа…

Братец часто занимал денег на выпивку у родственников или просто знакомых, у соседей, и редко, когда возвращал долги… Бываю, что некоторые люди, у которых Альберт занимал деньги обращались к отцу, что он посодействовал на сына по возврату долга. И тогда, отец, выйдя из себя, в один из таких дней, посадил перед собой братца, взял тетрадный листок и карандаш и, обращаясь к Альберту сказал: — …Говори, кому сколько должен?

Вначале Альберт несколько опешил от такого натиска отца, растерялся, но, уверовав в то, что отец своей настойчивостью доведет начатое дело до конца, выдал отцу довольно — таки большой список тех, у кого занимал и не отдал долги. Затем отец сам ходил по людям, которым был должен брат, извинялся за него и возвращал долги.

Когда я все же напоминаю, совсем редко, Альберту об этом случае, то ему становится очень стыдно, и он ищет любой способ, чтобы сменить тему. Еще бы… Вот так наш отец заботился не только о своем авторитете, но и об авторитете своих сыновей. Понимаю, как ему было нелегко раздавать рубли должникам сына, но таков был отец!

Прочитав, все мое написанное про нашего брата Альберта, может сложится мнение, что брат наш был совершенно конченным человеком, без чести и совести, беспробудным пьяницей… Был ли он на самом деле таковым? Утвердительно говорю: — …Нет. И мое решительное… Нет, думаю повторят все мои остальные братья и сестра.

Нужно отдать ему должное, он, прежде всего, был трудягой. Помимо основной работы на производстве, брат, пожалуй, один из первых построил дачу, баню, выкопал колодец… и все это он сделал добротно с присущей крестьянской смекалкой. Он развел фруктовые деревья, посадил ягодные кустарники, разработал несколько участков под посадку картофеля… Дары от сада, огорода он раздавал тем, кто в этом нуждался.

Вырыл брат около своего дома огромные погреба и, что удивительно, место выбрал такое, что в погреба не поступают грунтовые воды, которых так много на той стороне, где он живет. Построил добротные сараи, где содержал поросят, курей, коз и, даже, корову. Разработал около сарая участок под огород, построил баню.

Особое внимание стоит мне уделить его сараям, в которых хранится всякая всячина. Здесь хранится все необходимое, как для электрических работ, так и сантехнических… и иных хозяйских работ.

Удивительно, как только братец ориентируется во всех этих стеллажах, ящиках, мешках, ведрах, бачках, где хранится все нужное. Что не спросишь у брата, он все найдет… Альберт — запасливый человек… Он всегда пополнял свои запасы по принципу «пригодится» и подбирал все, что лежало плохо, да и то, что лежало хорошо!

Работая как-то в тогдашнем МСО, как-то пожаловался мне, что унес с производства уголки, швеллеры, спрятал в надежном месте, а когда пришел забирать, то не обнаружил спрятанное. Очень возмущался, что у него украли «кровное», сулил мысленные и не мысленные кары вору за такое злодеяние, забыв напрочь, что воришка по сути своровал уже сворованное им самим…

С уходом на пенсию Альберт, конечно, стал выпивать значительно реже, но все же выпивал, когда его жена Зоя, потеряв бдительность, отпускала его из своего поля зрения. Трезвый, он просто замечательный человек, с которым можно поговорить на любую тему, получить дельный совет…

Зла за его «художества» на него никто из нас не держит… Он обладает удивительным даром располагать к себе…

Часто на ум приходят его слова, высказанные им как-то родителям по поводу их обсуждения очередных похорон, где отец отозвался о покойнике как о хорошо лежащем в день похорон в гробу…

Вот примерное высказывание брата… – Я лучше буду пьяным лежать в грязной луже, но живым, чем хорошо… в дорогом гробу, но мертвым…

Вот таков наш брат Альберт. В этом году (в 2017 г.) ему исполнится 81 год. По возрасту он пережил нашего старшего брата Федю, который умер на 77 году жизни и сестру Марту, которая умерла в 80 лет.

Летом навещаю его, в другое время звоню по телефону, и, всегда радуюсь, когда слышу его голос, надеюсь, что господь бог дарует нам еще время для общения…

Рубин

Мой другой старший брат – Рубин, на два года и несколько месяцев моложе Альберта, о котором я все изложил ранее. Братья отличались друг от друга не только возрастом. Они совершенно разные. Рубин, в моем понимании, несколько горяч, категоричен в своих суждениях в отличии от Альберта, который, в общем-то, несмотря на свое пристрастие к алкоголю, довольно-таки спокойный, уравновешенный человек. Мой брат Рубин, как бы точнее выразиться, слишком правильный что ли.

Помню, как в детстве, я нечаянно рассек ему галькой голову. Очень испугался не только вида крови, но и того, что за свой поступок буду наказан, как самим потерпевшим братом, так и родителями…Но брат отреагировал, к моему удивлению, очень спокойно. Вытер, сочившуюся кровь травой и приложил к ране лист подорожника.

Вспоминается и другой случай из далекого детства. Как-то великовозрастный мальчишка с соседней улицы назвал моего брата фашистом. Недолго думая, брат ринулся с кулаками на обидчика, несмотря на то, что противник был на голову выше Рубина. Не ожидая такого поворота события и натиска, мальчишка вдарился в бега…

Помню, когда мы еще жили в Макарьевке, мама на санках возила брата в Топчиху на операцию не то по поводу водянки, не то грыжи. В ту пору такой способ доставки больного было обычным явлением…

Я уже отражал в своих воспоминаниях, что Рубин, Ваня и я очень любили читать художественную литературу, разумеется, зачастую в ущерб учебе. Рубин придумал нехитрый способ усыпить бдительность мамы. В учебник вкладывал очередную художественную книгу с приключениями и с «запоем» готовил домашние задания.

Отец не контролировал в силу своей занятости подготовку уроков сына, однако, открыв однажды дневник брата и, увидев, в нем одни двойки и записи классного руководителя, приглашающего его в школу, поступил весьма по житейски – отдал его в ученики к столяру Лотц, работающему в тогдашнем комхозе. На этом временно закончились братовы «университеты».

Лотц был отличным мастером краснодеревщиком и к тому же не плохим учителем.

Рубин очень многому научился у своего мастера, старался ему во многом подражать. Как-то брат прочитал книгу о великом пианисте Николае Паганини и загорелся идеей также виртуозно играть на скрипке. Узнав, что Лотц увлекается игрой на скрипке, Рубин напросился к нему в ученики. Накопил денег на инструмент и в течение длительного периода времени несколько раз в неделю посещал платные занятия…

К сожалению, у Рубина отсутствовал, как у большинства из нас, музыкальный слух и мастер, видя бесполезность траты денег и времени ученика, предложил ему прекратить занятия. Но нужно было знать Рубина, его упорство, переходило порою все разумные рамки. Он настойчиво ходил на занятия и, по нашей оценке, довольно таки неплохо играл на скрипке. Повзрослев, брат, осознал тщетность своих попыток достичь своей игрой уровень великого маэстро, повесил инструмент на гвоздь…, но все же изредка снимал скрипку со стены и принимался музицировать…

Работа Рубина в комхозе в начале учеником столяра, затем столяром имела для нас определенные плюсы. Поскольку, общественная баня относилась к комхозу и брат имел в нее доступ. Он ухитрялся из ящичка для билетов (плата за помыв), проволочкой с загнутым в конце крючком вытаскивать их. Вытащенные им билеты, я, Ваня, Альберт при посещении бани предъявляли контролеру и без проблем проходили в помывочную.

Стоит сказать несколько слов об этой бане… В то время в Топчихе по железной дороге ходили паровозы. И, вот, шлак от них жителями села употреблялся на возведение стен для жилых домов. Дешевый строительный материал пользовался большим спросом. Дармовой шлак, вода, цемент, опалубка и стены готовы.

Колхозная баня также была шлаколитая. В Топчихе и в настоящее время сохранилось много домов, построенных из шлака. Для паровозников недалеко от железной дороги была построена также из шлака двухэтажная гостиница. Затем, когда на смену паровозам пришли тепловозы, эту гостиницу переоборудовали в детский сад и дали ему название «Чайка», который посещало не одно поколение Топчихинской детворы.

Когда надобность в детском саду отпала, здание переоборудовали в жилой дом. А сейчас, здание, к большому сожалению общественности, пустует, растаскивается, разрушается… А ведь это здание претендует быть историческим памятником, в котором по мнению неравнодушных жителей райцентра, при минимальном вложении средств могло бы быть использовано как музей…

Стоит упомянуть и о МПСовских домах — домах министерства путей сообщения, также расположенных недалеко от станции. И тоже, претендующие быть причисленными к истории Топчихи. Мы, сельские мальчишки в какой-то степени завидовали детям железнодорожников, которые, в отличии от нас, в материальном плане жили более обеспечено.

Помню фамилию одноклассника – сына железнодорожного машиниста, сидящего со мной за одной партой, Шахворостова, который на переменах ходил на базар, находящийся рядом со школой, и покупал большой сочный помидор у бабулек, от которого мы с ним поочередно откусывали… У нас же, сельских детей, мелочь в карманах для таких покупок не водилась…

Однако, отвлекся, возвращаюсь в бане…

Баня, как не удивительно это звучит в наше время, была в то время своего рода одним из развлечений для неизбалованной, в общем-то, разнообразием досуга пацанвы.

Баня, эта и в наши дни стоит на этом же месте, неоднократно переделана, переоборудована и теперь вполне отвечает современным вкусам… Мне же милей и ближе та баня из моего детства с большими бетонными скамьями, тазами, с той удивительной парилкой, где на самой верхней полке нещадно хлестали березовыми вениками свои худые мальчишеские телеса в клубах пара…

Затем, сидя в раздевалке, истекая потом, с жадностью поглощали вкусный, холодный пищепромовский лимонад, — резкий, бьющий в нос газом…

Следует отнести и к нашим развлечениям просмотр художественных кинофильмов в клубе, который в то время располагался на месте теперешней средней школы имени Героя России Дмитрия Ерофеева. Выпросив у матери пятачок (такова цена детского билета на сеанс), выстояв очередь в кассу, заполучив желанный билет, после его проверки контролером, сидишь в прохладном зале и разинув рот, взираешь на действо, творящееся на экране…

До сих пор помню кинофильмы «Смелые люди», «Двенадцатая ночь», четырехсерийный американский фильм «Тарзан» и другие, которые с восторгом смотрели в детстве…

Помню, как мальчишки, в буквальном смысле этого слова, штурмовали билетную кассу, пробираясь к заветному окну кассы по головам… Если же фильм был особенно интересен, не обходилось и без тумаков, разбитых носов, разорванных рубашек… Но это все было ни что по сравнению с тем, когда в крепко зажатой ладони находился желанный билет на сеанс…

Пишу, стараюсь не отвлекаться от основной темы, но не всегда получается, потому как воспоминания выплывают в памяти… и из-за этих воспоминаний не всегда у меня получается выделить более важные, все мне они кажутся достойны того, чтобы о них упомянуть, поскольку связаны с таким удивительным временем – детством, юностью…

Все же возвращаюсь к Рубину.

Часто приходилось слышать от отца отзывы о Рубине, что дескать его сын – Рубин, как никто другой, самый, что не на есть настоящий Гюнтер. Говорил он это, имея на то полное основание. Действительно, Рубин походил внешне на отцовых братьев Александра и Андрея. Брат был среднего роста, хорошо сложен, строен. Всегда со вкусом одевался. Работая в школе учителем, от всегда был одет в отглаженные рубашки, брюки. Меня всегда удивляло в нем умение подобрать цвета: расцветку рубашек, галстука, костюма. Все сочеталось, гармонировало друг с другом, придавало внешнему облику брату элегантность. Рубин был внешне приятным мужчиной, хорошим собеседником, с чувством юмора.

Все это, конечно, не могло не привлекать внимание женщин. Твердо уверен, что мой брат не отвечал им взаимностью. Он, по моему убеждению, да и не только по — моему, был по уши влюблен в свою жену Аню, дочь маминой сестры тети Ани, нашу кузену.

Вспоминается случай, связанный с «лебединой верностью» моего брата. Рубин заочно учился в пединституте с нашей общей знакомой учительницей, когда мы с Валентиной, моей женой, жили в Калманке.

Стоим, как-то раз, я, Мария Александровна Артюхова и моя жена на крыльце военкомата, ведем беседу. Однокурсница брата, Мария Александровна, очень хвалебно отзывалась о брате, как об интересном во всех отношениях мужчине и, что дескать, прелестницы — заочницы были не прочь провести с ним время.

Я, тотчас же задал вопрос Марии Александровне: — А что он?

Услышав отрицательный ответ, совершенно потеряв бдительность, что жена стоит рядом, выпалил: — Ну и дурак! И чуть было не поплатился за это! Чудом мог увернуться от занесенной на меня Валиной руки. Не увернись, точно бы перелетел через перила и оказался бы лицом в цветнике.

Случившееся очень позабавило однокурсницу брата, особенно мгновенная реакция моей Валентины, у которой напрочь отсутствовали дипломатические приемы, но зато силовые присутствовали в избытке, в чем мне не раз приходилось убеждаться. Чуть что не так, то макияж лица на утро, перед уходом на службу мне был обеспечен.

Я ранее уже упоминал об этом… Я бы не хотел, чтобы у того, кто читает эти строки, сложилось мнение о моей первой жене, как о человеке недалеком, бестактном, этаком монстре… Нет, Валентина Егоровна, была замечательной, любящей женой и матерью… Хорошей хозяйкой и очень хорошим порядочным человеком. Этой темы, я коснусь несколько позднее…

Стоит, наверное, перейти к описанию предмета братовой любви всей его жизни – Анне Тимофеевне Франц.. нашей двоюродной сестре, ставшей в последствии его женой. Аня, в отличии от своей старшей сестры Эрны и младшей Оли, была девушкой видной, необычайно красивой, с идеально сложенной фигурой… Справедливости ради, стоит отметить, что и упомянутые мною сестры Ани – Эрна и Оля вовсе не были дурнушками, но Аня своей броской внешностью отличалась от них.

 Мамины сестры не были эдакими яркими красавицами, а были обычными приятными женщинами, в которых можно без труда влюбиться мужчинам. Полагаю, что своими внешними данными, Аня более всего походила на мамину, да и Аниной матери сестру — тетю Фриду, которую вполне можно отнести к разряду красивых женщин. Та же статная осанка, безупречные черты лица… Но это сугубо мое мнение…

 Теперь уже сложно вспомнить, когда Рубин воспылал не братской любовью к Аннушке. Только помню, как Рубин часто спрашивал у матери, как церковь относится к браку между кузенами. Мать – мудрая женщина, конечно же, догадывалась о причине заданного вопроса и приводила примеры такого брака, случившегося как среди ее родственников, так и своих знакомых. Брат, одобренный ее словами, более решительно начинал ухаживать за предметом своего поклонения… Хотя были у Рубина и соперники. Основным из них был брат Аниной подруги Ирмы Вормбехер –Гуго (Николай). Мама не долюбливала этого парня, который неизменно был одет в обтягивающие штаны, не скрывающие его мужскую принадлежность.

Помню, когда брат во время службы был поощрен за отличную службу краткосрочным отпуском, то мы с ним большую часть его отпуска проводили в бараке на свеклопункте у тети Ани. В один из дней Рубин, не добившись взаимности от предмета своего воздыхания, с огорчения набрался спиртного. Таким я брата еще не видел. Его любовь к Ане была какая-то необычная, я бы даже назвал ее неземной что ли… Такая любовь больше встречалась в книгах, кино…, а тут в жизни, да не с кем-то, а с моим братом.

Как-то он признался мне, что за время своей службы в армии, он освоил грамоту русского языка, в написании писем своей возлюбленной. Каждое слово, предложение в письме, знаки препинания, сверялись с орфографическим словарем и грамматикой русского языка…

Как Рубин добился в конце концов расположения Ани, я не знаю, так как в 1963 году, когда он женился, я служил в армии.

Позднее, приезжая в Топчиху, к нам в гости из Германии, Рубин удивлял меня, да и односельчан наших, не привыкших к такому необычному отношению к своим женам. Мне его действия казались наигранными, так сказать игра на публику. Ну ладно, дверь магазинную перед ней откроет, под руку возьмет, руки от ноши освободит… Это как-то понять можно… Но вот перенести ее через лужу, или по приходу с прогулки опуститься перед ней на колени и массировать ей ступни ног… Это было выше моего понимания…

При таких его действиях, мне всегда приходили на ум Пушкинские строки – «Чем больше женщину мы любим, тем меньше нравимся мы ей…». Совсем не читал братец классика!!!

Аня же воспринимала это как должное… И, если Рубин замешкается в представлении ей очередной услуги, то следовал крик… – Ну где ты там?!!

Мне частенько приходилось слышать от нее «комплименты» в свой адрес, типа того: — Если бы у меня муж был как Шурка (то есть я), то ее давно бы не было в живых…

 В глазах моей жены Галины, Рубин выглядел идеальным мужем, часто сравнивала меня с ним. Разумеется, сравнения были не в мою пользу… Но каждый из нас был тем, кто есть…

Что-что, а его взаимоотношения с женой никак не могли быть для меня предметом для подражания. Я ни в коем случае не осуждаю брата… НЕТ… Каждый волен делать так как ему нравится…

Возможно, с моей стороны, не совсем этично затрагивать эту тему, но все же затрону. Была ли это любовь Рубина к Ане, как любовь мужчины к женщине, или была размешена любовью брата к сестре. Думаю, что вряд ли у них была полная гармония и в их интимной жизни. Как-то моя первая теща Мария Игнатьевна Махнис, очень умудренная жизнью женщина, пережившая в свое время оккупацию, смерть мужа… прямо у нее на глазах, и многое, многое другое, узнав, что мой старший брат Рубин женат на двоюродной сестре, сказала, как отрезала: — …Скотство это большое…»

С братом мы были очень дружны. Когда он был в армии, а я учился в 10-м выпускном классе, он написал мне письмо, в котором известил меня, что в случае успешной сдачи мною экзаменов, он в качестве поощрения вышлет мне свои наручные часы. Слово он свое сдержал. Правда, не дождавшись результатов моих выпускных экзаменов, выслал часы. Очень значимый для меня подарок, да и довольно дорогой для того времени.

Помню, как получив такие желанные часы, я надел их на руку и по дороге в школе, то и дело высоко вскидывал руку, чтобы посмотреть который идет час. Этим жестом я хотел привлечь внимание к моим часам на руке встречных прохожих.

Это далеко не единственный случай, когда старший брат делал добрые дела и поступки по отношению ко мне. Случаев много, всех не упомянешь, поэтому я здесь приведу самые значимые для меня, которые произошли в разное время и наиболее памятные для меня.

Если бы не самое активное участие Рубина в моей судьбе в начале 90-х годов, я вряд ли сейчас мог писать эти строки.

Дело было так. Я, с явными признаками алкогольного отравления, попадаю на излечение в терапевтическое отделение нашей районной больницы. Моим лечащим врачом-терапевтом был Мартышкин. Несмотря на его усилия, мне с каждым днем становилось все хуже. Ноги распухли настолько, что на них было страшно смотреть. Передвигался я с большим трудом, полностью отсутствовал аппетит, одно упоминание и запах больничной пищи вызывал у меня рвотный рефлекс. Рубин часто заходил ко мне в палату проведать. Он приносил для меня наваристый густой, куриный бульон. Отхлебнув глоток-два этого чудесного бульона, я не мог более на него смотреть… Угасал я на глазах в прямом смысле этого слова.

 Однажды, при его очередном посещении, знакомые брата – больные, лежащие со мной в отделении, посоветовали Рубину, не терять времени, а забрать меня и увезти в краевую больницу, аргументируя своей совет следующим… – Хочешь, чтобы брат твой жил, срочно забирай его и вези в Барнаул, здесь его залечат.

 Не знаю, как Рубину удалось уговорить врача Мартышкина, или без его согласия, но через день или через два после этого, он вместе с моей женой Галей, забрал меня и увез в краевую больницу.

Отчетливо помню, эту поездку в канун Дня Победы. По весеннему светит солнце, природа оживает, а я безучастный ко всему гляжу в окно машины… Ни дум… ни мыслей… одна пустота…, безразличие ко всему и к себе в первую очередь.

Поскольку у нас не было направления от краевой поликлиники, заведующий отделения (почечные болезни), категорически отказался принять меня на лечение. Уговоры брата на него не действовали. Тогда Галина, моя жена, рыдая попросила врача, чтобы он хотя бы взглянул на меня. Врач подошел к машине, где сидел я, заставил закатать штанину и уже обращался к брату и жене приказным тоном: – Срочно в стационар!!!

И еще, каким мне нужно быть неблагодарным, чтобы забыть то, что Рубин, да и все мои братья, безвозмездно помогли мне в строительстве домика на ул. Привокзальная, так называемой теперь – дачи. В этом полуразрушенном домике до самой своей смерти проживала сестра отца – тетя Соня. Отец был единственным наследником всего «богатства» сестры. Домик представлял из себя удручающее состояние. На кухне в углу была большая дыра, заделанная картоном. Там же, около большой русской печи, провисший потолок – словом, неприглядная картина…

Случилось так, что я с разрешения отца, засадил тетин Сонин огород картошкой… И чтобы как-то облагородить жилье, решил, пока жена в гостях у родственников в Джамбуле, сделать ей сюрприз и навести относительный порядок в избушке, дабы в период уборки урожая, можно было укрыться от дождя, да и просто отдохнуть в тени.

Решено-сделано! Столбом подпер провисший потолок, побелил, кое-что прибил, развесил картины, шторы, привез кое-какую старую мебель…, словом, после моих усилий, в домик приятно было зайти.

Получились, если не царские хоромы, но что-то похожее на них. Жена по возвращению из Казахстана, одобрила мои действия. Мысль, приобрести домик в собственность возникла осенью, когда накопали на небольшом участке огорода около 90 ведер картошки. Возник резонный вопрос, зачем приобретать земельный участок под дачу за чертой села, обрабатывать его, вкладывать во все труд, деньги, когда здесь, рядом уже есть все готовое…

К тому времени отец уже вступил в право наследования этим домиком и осенью 1986 года, Галина заключила договор с отцом о купле-продаже… И домик стал нашей собственностью!

Не представляю, что бы мы сейчас делали без дачи в жаркую, летнюю пору на 5-м этаже!

Однажды на дачу заглянул Рубин. Критически осмотрел все и взамен хвалебных слов в мой адрес, сказал, что постараться-то я конечно, постарался в относительном благоустройстве и наведении порядка, а вот проживать в этой развалюхе средневековья не солидно, даже, если пребывание сезонное…, тем более офицеру Советской Армии.

— В общем так, Шура, готовь материал строительный, а на следующий год возьмемся за ремонт, подключим всех братьев…

  Так оно и сложилось. Все, что я мог достать за осень, зиму, весну… я складировал на даче. Большую помощь в приобретении строительного материала мне оказывали офицеры военного городка, военруки школ, да и просто хорошие друзья и товарищи, которым я также в свое время оказывал определенные услуги, связанные с моей профессиональной деятельностью.

Не терял время и Рубин. В то время школьники в обязательном порядке собирали металлолом и практически всегда возле школ высились груды металла. У этих куч брат находил уголки, и много другого полезного для строительства. Все это он складировал в определенном месте.

 И вот, в начале лета, я, Ваня, Альберт, под руководством Рубина приступили к перестройке дома. Нам понадобилось ровно 4 субботы, чтобы на месте развалюхи стоял уже преображенный, красивый дом.

Когда были сделаны основные трудоемкие работы, такие как пол, потолок, стены, воздвигнута крыша, Рубин сказал, что его и братьев миссия на этом заканчивается и теперь отделочные и иные работы мне вполне под силу одному.

На протяжении пяти и более лет, я что-то делал на даче, то оборудовал мансарду, то строил баню, сараи… Конца работы не было видно!

Как-то пожаловался соседу по даче Солошенко Василию Павловичу, что дескать более пяти лет все строю-строю и никак достроить не могу. На что сосед ответил: — …Да это что, Федорович, пять лет, я вот уже более 25 лет строю и все никак не дострою!

В его словах я уловил тайный намек на то, что, если имеешь в своем владении дом, то его постоянно, почти ежегодно необходимо поддерживать в надлежащем порядке.

Затем для значимости своего высказывания добавил: -…Хозяйство вести-не мудями трясти!

Несколько лет тому назад специалисты сделали мне капитальный ремонт, заменили громоздкую печь на более меньшую по размеру… В прошлом 2016 году, печь качественно обложил красивой плиткой наш постоянный мастер Гардт Андрей Андреевич. После его работы эта печь дает тепло осенью и служит своего рода украшением. Обстановка на даче, ее комфорт и уют позволяет теперь нам с Галиной принимать самых взыскательных гостей, не только с ближнего, но и с дальнего зарубежья.

Если ко всему прибавить наше гостеприимство, радушие, теплый прием, то приятный отдых гостям обеспечен!

Кроме всего на даче оборудована моя комната боевой и политической славы, музей советской эпохи, почти ежедневно функционирует русская баня, … и другие бытовые изыски, без коих не мыслимо комфортное проживание современного человека!

И это все благодаря моим братьям, особенно Рубину!

В самом начале 90-х годов, в нелегкие для России времена, брат с семьей, не поставив нас в известность начал собирать документы для выезда на ПМЖ в Германию. Хотя для нас и не было тайной его желание выехать за границу. К тому времени из Казахстана в Германию выехала наша двоюродная сестра и родная сестра Ани — Эрна Кремер, которая с мужем Виктором, двумя сыновьями и дочерью уже несколько лет проживали за границей. Считаю, что они, Кремеры, повлияли на решение брата и Ани уехать из России… Вскоре, они уехали…

Хотя Рубин и имел высшее образование, но работать в Германии, ему до самой пенсии пришлось на стройке крыш.

Как-то наша мама, прознав об этом, высказалась по этому поводу:

— Высоко же поднялся мой сын в Германии… В этих словах, думаю, преобладала горечь от того, что Рубин, учитель, имеющий высшее образование и, вдруг, оказался на «высоте» в прямом смысле этого слова, не в смысле профессионального роста…

Рубин с Аней часто высылали нам посылки. В пору сплошного дефицита 90-х годов, они были весьма кстати.

Получение и справедливый дележ посылок всегда был для нас приятным событием. Приезжая к нам в гости, также одаривали всех нас подарками… Рубин с Аней не были жадными людьми. Уезжая в Германию, они практически все нажитое за годы совместной жизни оставили нам… Продали свою квартиру на свеклопункте. Вырученные за продажу деньги практически сгорели из-за инфляции. Жаль, конечно, ведь все это им доставалось трудом, не падало с неба… Но такое было лихое время 90-х годов… Кое-какие вещи брат оставил у меня на хранение. Из этих вещей у меня в его же сундуке оказался отличный коричневый шерстяной костюм, на который я сразу же, увидев «положил глаз» …

В один из их приездов Рубин попросил ему показать то, что оставил на хранение. Перебирая вещи, брат, обращаясь к Ане воскликнул: — Смотри-ка, Аня, все вещи как один сохранились в целости и сохранности… Затем начал раскладывать вещи в две кучки, одна, которая, как я понял, предназначалась быть увезенной в Фатерланд. В этой куче оказался к моему большому огорчению и полюбившийся мне коричневый костюм.

Стараясь как-то повлиять на брата, чтобы он переложил этот костюм в другую стопку, я сказал ему: — Зря ты, брат, его забираешь. Всем он хорош, но уж очень липнет к нему все, да и к тому же он тебе уже мал…»

В ответ: -..Не может быть!.. Он примерил костюм и, обращаясь к Ане, попросил оценить мои слова в отношении размера, хотя сидел он на брате безупречно. Стараясь спасти положение, я принялся подавать Рубину тайные знаки, чтобы он согласился с моим утверждением, что костюм ему мал, дабы получить от Ани согласие на оставление костюма. Занятая своими женскими делами, Аня, ответила: -…Поступай, как считаешь разумным.. Так этот заветный коричневый костюм оказался в моем гардеробе. Кстати, в этом же шкафу имеются еще пара, тройка костюмов, оставленных мне братьями, Рубином и Иваном.

Работая в военкомате, после увольнения в запас на гражданской должности, я ежедневно обновлял свой гардероб: костюмы, галстуки, рубашки… Благо их у меня, благодаря братьям было в избытке. Не хвалясь, выглядел я всегда элегантно и меня коллеги по работе, женщины, ставили в пример…

Поначалу интересовались как мне удалось заиметь такой богатый гардероб… Я неизменно отвечал: -…Никакого секрета, девочки, нет… Просто надо иметь двух братьев, которые выехали за границу…

Было бы неблагодарно с моей стороны по отношению к брату, если бы его доброе отношение ко мне были односторонние. Я по мере своих возможностей также совершал для Рубина добрые деяния. Так, считаю, благодаря тому, что мы с ним братья, военком Карбонь Леонид Иванович посодействовал Рубину в приобретении автомобиля «Жигули». Я же уговорил брата стать военным руководителем школы.

Поскольку в сферу моей профессиональной деятельности входила подготовка молодежи к службе в армии, то контроль за качеством проведения начальной военной подготовки в школах района была одной из моих непосредственных обязанностей. Брат в то время числился на учете военнообязанных запаса, как авиамеханик. Имел воинское звание по запасу «ефрейтор». Достаточно сказать, что не без моего участия Рубин в последствии стал майором запаса (не мог же я допустить, чтобы брат стал выше меня по воинскому званию!) Он получил значимый документ «военрук-методист», который предусматривал помимо звания и ежемесячные денежные выплаты. Рубин стал руководителем методического объединения военруков.

Школа стала одной из лучших по отношению учебно-материальной базы по начальной военной подготовке. Я всячески старался вести себя по отношению к брату так же, как ко всем военрукам школ, не выделяя его среди других, и, что все его достижения как по учебно-материальной базе и по другим показателям достигнуты им без моего участия, а только им.

Но глупых среди военруков не было… Они, конечно, знали, что за Рубин Федоровичем стоит могучая поддержка в лице военкоматского майора. Из моих отрезов брат шил себе военную форму, которая отлично сидела на его фигуре. Сапоги, военную рубашку, портупею … и другое, тоже мною было отдано брату.

Время, когда я работал в военкомате, а он военруком в школе, очень сблизило нас… Но будет неправильно считать, что наши отношения, были, как говорят, без сучка и задоринки. Таких безупречных отношений, я полагаю, просто в жизни не бывает… Согласитесь с тем, что у каждого из нас случалось то, когда мы неосторожным словом, сами того не желая, могли обидеть другого человека…

Обидели словом, поступком и забыли, а человеку, которому относились эти казалось для Вас безобидные слова, принесли боль…

Неслучайно известный классик сказал об языке, что он страшнее пистолета…

Я бы искренне желал, чтобы у меня таких случаев не было вовсе. В свое время меня очень обидел мой брат Рубин, сказав однажды, что я, увлекшись женщинами, совершенно не занимаюсь воспитанием сына. Я бы самому злейшему врагу не пожелал бы такое «везение» с женщинами…

В 1976 году у меня умерла жена, и 10-летний сын был предоставлен зачастую сам себе, так как я много времени проводил на службе и женился на Галине, пытаясь чтобы жена как-то заменила ему умершую мать. До сих пор не пойму, что брат имел в виду, высказав мне эти обидные и несправедливые слова. Вряд ли он помнит об этом, а мне обида, помнится.

Работая в Калманском военкомате, я получил от одной достойной учительницы бесценный урок, здравый смысл которого заключался в том, что, если у тебя есть дети, то не осуждай детей других, не известно, что из своих детей вырастет…

Следуя этому уроку, если бы он его получил, Рубин, никогда бы не отозвался так о моем сыне Дмитрии плохо. В итоге вышло, что его сын Артур, 54-летний мужик, конченный алкоголик, а дочь, 44 лет, до сих пор не замужняя.

Мой же сын Дмитрий проживает благополучно с женой в городе Минске, имеет неплохую работу, машину, двух сыновей, дом в деревне, 2-х комнатную квартиру в общежитии… А в 2016 году у него родилась внучка Ксения.

А Артур Рубина имеет лишь пособие, которое правительство Германии выплачивает алкоголикам, живет с родителями и выносит им мозги, подрывая своим пристрастием к спиртному их здоровье и укорачивает им жизнь.

Я не злорадничаю, упаси меня бог от такого греха… Я привел этот случай, как своего рода назидание более молодым, которые вероятно читают эти строки, которое крепко должно засесть в голове –Никогда не обсуждайте и не осуждайте детей других, коли есть свои дети!!!

С горечью вспоминается другой неприятный инцидент, происшедший между нами из-за родительского наследства на Волге и денег, оставленных Рубином маме на сбережение…

В этот конфликт был втянут и наш добрейший Ваня, жена которого, Инесса Александровна, взяла на себя смелость заявить Ане о том, что, оставленные маме деньги в результате растущей инфляции превратились «в ничто». Свои слова подкрепила примером. Что она, еще работая после пенсии в школе получала крайне скудную зарплату, но и та зарплата была намного больше тех денег, что были оставлены Рубином маме.

Собственно говоря, Рубин с Аней и на себе испытывали инфляцию 90-х годов. Квартира на свеклопункте, где они проживали до отъезда в Германию, вначале была продана за значительную сумму, которая со временем превратилась «в ничто». Подобное и с случилось с «жигулями». Продав Георгию в то время за 15 тысяч, Георгий рассчитался с ними определенной суммой и еще остался должен… Когда Рубин с Аней приехали, через несколько лет то долг оказался в то время настолько незначительным, что брат и не вспоминал про него более. В результате конфликта, конечно же, не по нашей инициативе, мы несколько лет не общались с братом.

Все это очень тяготило меня, Марту, Ваню, Федю, Альберта. К счастью разум и братские чувства восторжествовали над обидами и весь этот конфликт, через некоторое время, сдулся как воздушный шар.

В результате таких «не взаимопониманий», я уяснил, что для того, чтобы узнать родственные отношения между близкими людьми необходимо вступить в наследство, вот тогда и проявиться сущность каждого.

Конечно, полагаю, что и в этих случаях есть исключения из правил. Ведь по-братски мы смогли разделить наследство от тети Сони, от наших родителей, а вот в описанном случае вышло совсем по-другому. Задумываюсь порой над этим конфликтом и убеждаюсь, что он возник не случайно, а по воле божьей в качестве испытания, которое мы прошли с человеческим достоинством и честью…

Казалось, что я о брате Рубине написал достаточно и пора поставить точку, но воспоминания одно за другим всплывают в моей памяти и не отпускают, да я и не очень противлюсь им, поскольку они, связаны с самыми близкими, родными, любимыми людьми, которые мне очень дороги.

Не строю никакие иллюзии насчет того, что мне в этой жизни судьба подарит шанс свидится с братом, как бы это было не прискорбно. Но это так. Телефонные разговоры с Аней не располагают к этому. По ее словам, Рубин чувствует себя, мягко говоря, неважно. Движения его замедлены, разговор ему дается с трудом, случаются провалы в памяти, не адекватные поступки и что их роли поменялись, — если он ухаживал за Аней, то сейчас она ухаживает за ним. И это дается ей с большим трудом и отнимает у нее много времени.

Грустно становится мне после таких переговоров, ведь в моем представлении брат строен, подтянут, полон жизненной энергии… Ведь именно таким он мне запомнился в свой последний приезд с Аней и племянницей Ларисой, более 10 лет тому назад. Ну никак, тот запомнившийся мне Рубин, не похож на нынешнего, которого мне обрисовала Аня в телефонном разговоре.

Памятен мне тот приезд тем, что в один из летних вечеров мы играли с братом в шахматы и Лариса сказала в шутку: — Ну вы, папа с дядей как два международных гроссмейстера на чемпионате Мира Россия — Германия! Сказанное племянницей и породило мысль организовать тот матч!

Условия просты… Играем три партии, и кто из нас выигрывает две партии, тот и чемпион! В случае ничейного результата, играется еще три партии и так до окончательной победы!

Судьей такого ответственного матча, любезно согласилась быть Лариса. Надо было видеть этого арбитра, скачущего вокруг нас и громко выражающего восторг при малейшем моем зевке, в результате которого представитель Германии с удовольствием снимал с шахматной доски проигранную мною фигуру.

Надо отдать должное Рубину, что в его умной голове родились такие замечательные этюды, замыслы, что будь он более расчетливее и хладнокровнее, то без особого труда мог довести задуманную комбинацию до победного конца. Но азарт и горячность привели его к поражению, к большому огорчению Ларисы. Счет матча 3:1, и, конечно же, в пользу России!

Я, как истинный патриот России, просто не мог допустить, чтобы когда-то побежденная Россией страна – Германия… оказалась победительницей в этом матче!

Следуя призыву поэта: -…И милость к павшим призывал! я проникся состоянием Ларисы, вызванное проигрышем отца, считай целой Германии!!! Я в качестве утешительного приза, вручил брату юбилейные карманные часы с изображением ордена Победы и маршала Победы Г. Жукова, которые мне вручили за хорошую работу по военно-патриотическому воспитанию молодежи.

Конечно, часы были мне дороги, но нужно знать мой скверный характер… Вручая их гостям, не удержался от слов, дескать, показывайте эти часы немцам, пусть помнят май 1945 года, прижмут хвост, поскольку были биты русскими и будут биты, если рыпнутся на священную русскую землю…!!!

Подарок с удовольствием был принят, а вот то, что мои слова были доведены до немцев в Германии, это вряд ли…

По словам брата, немцы чувствуют вину за те позорные страницы истории для Германии, клянут войну и жаждут искупления… Но это не тема для моих воспоминаний…

Много еще всплывает воспоминаний о брате, такие как он мастерски колол у меня поросят, как встречались семьями, как совместно с ним организовывали между призывниками соревнования, конкурсы, КВН, оборонно-спортивные лагеря, как в юности, придя со свиданий от своих девушек, обменивались впечатлениями от встреч, от робких объятий, поцелуев…

В пору нашей молодости, вольности по отношению к девушкам не допускались. Те времена разительно отличались от нынешних. Если сейчас в отношениях царит вседозволенность, доступность ко всему, то во времена нашей молодости главенствовала мораль, устои, нравы, которые, как правило, соблюдались как девушками, так и парнями…

О, времена!!! О, нравы!!!

И, в заключение… Мой брат, Рубин, часто повторял как мне, так и всем: -…Везет же Шурке с женами!!!» Не знаю, что он подразумевал под этими словами? Не то одобрение моим выбором, не то моим везением, или же скрытой завистью…

И потому представлю читателю самому понять, что именно хотел сказать этими словами наш брат, Рубин…

Для этого ваше внимание направлю к моим женам – умершей Валентине и настоящей — Галине.  Но это чуть позже, а пока изложу свои воспоминания об Иване.

Ваня

Могу только предположить, а не утверждать, что наши родители, имея после дочери Марты двух сыновей – Альберта и Рубина, решили «сообразить на двоих» (не нашел более подходящего предложения, да простят они мне за вольность по отношению к такому важному процессу) еще дочь! А родился к их огорчению вновь сын. Но огорчение вскоре сменилось полным восторгом от родившегося крепкого, пухленького, необыкновенно красивого, милейшего малыша, которого нарекли немецким именем Иоганес, а по-русски Иван, Ваня.

Если факт рождения Ивана объясним, то мое появление на свет в лихие сороковые годы совершенно необъяснимо, не поддается ни здравому смыслу, ни логике, ведь в семье к тому времени уже было пятеро детей.

 Вряд ли родители рискнули провести еще один эксперимент по рождению дочери…

Объяснение этому может быть следующее… В порыве любви пренебрегли, предусмотренным для этих целей медицинским средством, а потому как прерывание беременности считалось по религиозным правилам тяжким грехом, то и, благодаря медицине и религиозным канонам я и появился на свет, вначале нежеланным, а затем родители, да и братья с сестрой, просто не мыслили свою жизнь без меня. (Шутка!!! Однако по теме…)

Ваня – один из самых красивых из нас. Высокий, стройный, с ухоженными волосами на голове… Всегда подтянут, модно и со вкусом одет, благо его профессия позволяла ему элегантно выглядеть, будь то дома, то на работе, или на людях.

Нелепо утверждать, что женщины не обращали внимание на этого красавчика. Конечно же обращали! Не думаю, что Ваня отвечал им взаимностью, ведь он – любящий муж и свою жену Инессу боготворит!

 Здесь уместно сказать, что он с жены чуть ли ни пылинки сдувал. Хотя, кто его знает, тут за себя невозможно поручиться, не то, что за брата… Полагаю, все же, что отношения с женщинами у брата если и были, то поверхностными, типа легкого флирта и безобидной интрижки, но не более того… Ведь более серьезные отношения грозили распадом прочного брачного союза, в результате которого появились такие замечательные дети – дочь Оля и сын – Саша, а этого хороший семьянин, как Ваня, просто не мог допустить.

В нашем роду браки заключались один раз и навсегда. Таковы были вековые традиции и правила. Моя семья не была исключением из этих правил. Родители не навязывали своего мнения по отношению выбора кандидаток в жены, мужа своим детям. Тем более не запрещали вступать в брак. И это мудро… При неудачном нашем выборе винить-то некого, только себя.

Наверное, поэтому и каждый жил, живет со своей выбранной спутницей жизни. Исключением из правил был я, но и то по трагическим обстоятельствам — смерти жены.

Из самых ранних детских воспоминаний, связанных с Ваней, всплывает то, что братец Ваня сидит на горшке, тужится, в руках топор и мастерит какую-то игрушку… Неосторожное движение руки и топор, почти до кости разрубает один из пальцев руки, держащую дощечку. Рёв, кровь, причитание испуганной матери, пытавшейся остановить кровь… Все это запомнилось. У Вани до сих пор остался от этого мастерства заметный шрам на пальце. Стоит упомянуть следующий, не менее трагический случай, произошедший с ним.

А дело было так. Ваня в то время учился, или уже закончил обучение на портного. В обеденный перерыв в артели им. Буденого устраивали волейбольные соревнования. В один из злополучных дней, одним из игроков противоборствующей команды сильным ударом был послан мяч, который попал в грудь, на рубашке которой была вколота швейная игла, вошедшая от удара мяча в тело Вани. Все это заметил его друг Виктор Кремер. Не растерялся, приказал ухватить иглу и зажать пальцами. Посадил Ваню на велосипед и быстро повез в больницу. Когда мне сообщили об этом, я потерял сознание, представив, как коварная игла все глубже и глубже впивается в тело моего брата… Легко представить состояние матери от случившегося… Один сын в больнице, другой без сознания…

По большому счету, я без преувеличения могу сказать, что именно благодаря Ване я остался жить. В далекой Кормихе, мы с братом переходили по шаткому мосту коварную речку. Я поскользнулся и оказался в бурной реке… Каким образом Ваня вызволил меня из реки не помню…

По характеру он спокойный, уравновешенный человек. Никогда не видел его раздражительным, злым, тем более в гневе… По своей натуре очень добрый человек, всегда приходит на помощь, если кто в ней нуждается… Очень дорожит родственными отношениями. Достаточно сказать о его большой помощи сестре Марте и Грише при строительстве дома. Зачастую, не взирая на время, погоду отводил крепко набравшегося брата Альберта домой. Братец злоупотреблял его добротой… Если знакомые не сообщали о местонахождении в пьяном виде на улице или в каком-либо злачном месте, то он сам напоминал о себе, являлся вдрыбоган пьяным на работу или к Ване домой, чтоб его добрый брат с почестями проводил его домой…

Вспоминается давний случай из нашего детства, связанного с открытостью и доверчивостью Ивана.

Дело было в Барнауле. Недалеко от охраняемого железнодорожного моста мы пасли корову. Заигравшись, мы не заметили, как корова оказалась в запретной зоне. Тот час же, «нарушителя» бдительный охранник пытался увести, но корова упиралась. Подошедший к охраннику Ваня, посоветовал перемотать корове ухо с рогом веревкой и скотина будет послушной. Тот так и сделал… Он увел корову для разбора происшествия со взрослыми. Не доверься брат охраннику, тот бы намучавшись с упрямой коровой, просто отпустил бы нас с миром, а тут вышло так, что пришлось отцу выручать животину. Нам, разумеется, перепало за потерю бдительности.

Будучи физически сильным, Ваня, легко, без особых усилий на то, мог выполнять любую тяжелую физическую работу. Работать с ним было одно удовольствие, поскольку самую тяжелую работу он брал на себя. И, если, я в трудовом азарте, хватался за лопату, чтобы выкопать яму, то следовало его неизменное: «…Я сам!» — и брал лопату из моих рук. Я же, для видимости сопротивлялся, но как же не подчиниться желанию старшего брата.

Для более веского приведения примера его необычайных физических возможностях, приведу пример. Решили мы: я, Рубин, Ваня переоборудовать помещение бывшее мастерской отца под баню. Рубин изготовил полки, двери… Я же с Ваней в один из дней занимался канализацией. Я, внутри, строящейся бани сооружаю слив, а Ваня снаружи должен выкопать яму под этот слив. Прикинув, куда должна выйти снаружи труба, я отметил место, где должна быть яма. Через 14-15 минут, Ваня настолько углубился в яму, что на поверхности виднелась лишь его голова…

Вышел, похвалил его за быстроту и к своему ужасу понял, что яма вырыта не в том месте… Оказалось, что я перепутал в спешке окно банное с сарайным. Ну как же ему сказать об этом, ведь яма почти готова! Все же решился и признался в ошибке при расчете. На что Ваня спросил: — А где копать-то? Я указал ему новое место и опять его лаконичное, без злости и раздражения… – Ну так сразу и сказал бы! И через 10 минут вновь углубился по плечи в яму…

При совместной работе с ним, мне всегда почему-то отводилась роль, если не бригадира, то старшего, наверняка, это, разумеется тешило мое самолюбие. Хотя, если объективно оценить нашу строительную квалификацию, то она была равная. Даже, я бы сказал, у братца была намного выше моей, если учесть его столярные навыки, приобретенные им еще на горшке.

Я ранее упоминал, что Ваня очень модно всегда одевался, кое-что из одежды, как в далеком детстве перепадали мне и в более взрослой жизни.

В 1965 году я уволился из армии, отслужив положенный в то время трехгодичный срок службы. Кроме форменной дембельской одежды, кирзачей, галифе, кителя и, разумеется, солдатской фуражки, у меня из гражданской одежды ничего не было. И Ваня мне со своего братского плеча подкинул отличный пиджак, модные в то время зауженные брюки, рубашку и другое… Я, благодаря ему из бравого сержанта, надев на себя бывший гардероб брата, превратился во вполне приличного по прикиду современного для того времени парня.

Долгое время я бережно носил подаренную им одежду, и лишь, когда уже учительствовал, то смог справить себе обновку.

В 1990 году, в год выхода на пенсию, стараниями брата я обрел добротное, пошитое Ваней пальто и гражданский костюм.

Уезжая в Германию, Ваня оставил мне свой длинный белый пуховик, с которым я не расстаюсь и в настоящее время.

В одной из поездок в Россию, брат привез мне в подарок замечательный серый костюм, который ему, по его словам, оказался мал. Этим костюмом я очень дорожу и бережно с ним обращаюсь. Он один из самых любимых костюмов, которые у меня есть. А их у меня не мало.

Ваня, как я уже говорил, очень добрый человек, и причина, что он отдал мне костюм, не в том, что он ему мал, будто он из него вырос, а хотел сделать мне приятное. Не без основания полагаю, что его жене Инессе очень повезло, что ее мужем оказался мой брат. Починить, сшить, скроить и тому подобное… Никаких проблем!!! Рядом замечательный закройщик и портной – мой брат Ваня!

Справедливости ради, стоит отметить, что и Ване повезло с женой —  отличной матерью, хорошей домохозяйкой, искусным поваром и кулинаром.

К большому сожалению, берусь утверждать, что Ванина семья, одна из последних семей, сохранившая до сих пор нравы, традиции, обычаи, быт, семейные ценности немецких семей, передаваемые из поколения в поколение, из рода в род…

Супружеская чета моего брата родила и воспитала замечательных детей – дочь Олю и сына Александра (названного по моему разумению в мою честь, а не в честь отца Инессы, как она утверждает!)

Помню Оленьку, совсем крохотной девчушкой, постоянно кричащей и требующей громким ором постоянного внимания со стороны родителей. Видите ли, на руках ей было комфортнее, нежели в кроватке. Трудно в то время было себе представить, что из крикливого, сопливого дитя, вырастет стройная, высокая, красивая девушка, а затем превратится в эффектную, полную женского очарования и шарма женщину. Однако это случилось!

Наши пути с племянницей изредка пересекались. Я работал в военкомате, она рядом в школе учителем математики. При встречах обменивались приветствиями и стандартными в этих случаях вопросах о новостях, житье-бытье… В ее ответах преобладало доброжелательность, ирония, юмор… Эти встречи мне были приятны.

Посетив, будучи у меня в гостях, мою комнату боевой и политической славы, она высоко оценила мои боевые и политические заслуги перед Родиной, оставила в книге отзывов свои впечатления от увиденного. Она гордится мною, своим дядей, братом своего отца… Я это знаю и уважаю ее за эту объективную оценку. Еще более зауважал, когда она пожертвовала свои личные средства на сохранение не только моих ценностей и заслуг, но и всей нашей многочисленной семьи.

Предвижу иронические усмешки со стороны тех, кто читает в настоящее время эти строки. Хочу предостеречь – не нужно смеяться над святым! Ведь я никогда славу не искал, она всегда сама находила меня!

Запомнилась серебряная свадьба Ивана с Инессой, проведенная мною и Олей по составленному нами сценарию. Было интересно и весело. Я называл свою племянницу понравившимся словом «продюсер», значение слова которого не очень понимал, а выбрал это слово скорее из-за того, что всегда любил щегольнуть затейливыми словечками, не вдаваясь в их смысл, так сказать для понта и предания мне веса и значимости… Со своими обязанностями мой «продюсер» справился на все 100!!! И наш удачный творческий дебют стал каким-то образом достоянием Олиных коллег – учителей, которые досаждали ее просьбой, дабы нам принять участие в их торжествах или в крайнем случае набросать сценарий проведения юбилейных мероприятий…

Не сложно представить, что нас ожидало бы в будущем, приняв приглашение вести праздничные мероприятия. Возможно, стали бы в недалеком будущем известными тележурналистами, купались бы в лучах славы, а так вышло то, что вышло… Оленька осталась до отъезда в Германию верна своей профессии учителя, а я тем, каким есть – военным…

О моем племяннике Саше, я буду более краток в своем повествовании. Иногда сравниваю его с другими племянниками и все более уверенно утверждаю, что он на сегодняшний день лучший из всех! Высок, строен, в отличии от младшего дяди, не многословен. Импонирует в нем то, что он хороший муж и отец (в нас Гюнтеров удался!)… Дорожит родственными связями. Это лишь небольшая часть его достоинств, начни их все перечислять, бумаги не хватит!!!

Радует то, что он поддерживает тесную связь с моим сыном Димой, живущем в Минске.

Запомнилась встреча с ним в 2014 году в аэропорту г. Минска. Как-то в телефонном разговоре с его отцом, как бы нечаянно, я сказал брату, что собираюсь в гости к сыну и было бы неплохо, чтобы он с Сашей тоже приехал в это время. На что Ваня сказал: -…Если Сашок узнает о твоей идее, то загорится желанием поехать в Минск и ничто его не остановит от поездки…! Мне осталось только сказать: — Ну и не говори ему о моей идее!! Нужно знать брата, конечно, он ему сказал о моем желании встретиться на Белорусской земле.

И вот, запоминающая картина… Аэропорт, я выглядываю из терминала, взглядом ищу кто нас встретит и Оооо! Какое счастье?!! Вижу, улыбающихся сына, Сашку и брата! Мы провели замечательные два дня в деревне у сына. На третий день Ваня засобирался в дорогу. Мои уговоры, уговоры сына и снохи, остаться хотя бы еще на один день, были тщетны… Тогда я начал активное давление на племянника, почти через час напоминая ему: — Уговори отца! И ведь уговорил Сашок в угоду всем! Да, думаю, иначе просто быть и не могло… Разве напрасно, когда он служил в армии, я написал о нем большую статью «Шоферская душа», хотя и искушение напомнить ему об этом у меня было, но приберег его как на последний весомый аргумент. Обошлось. Ваня остался.

Теперь только осознаю, что здорово рисковал. Моя сноха Тоня, да и тетя Димина по материнской линии были без ума от этого Ванечки, который помогал снохе и в приготовлении пищи, в мытье посуды, пола и в других женских домашних делах в отличии от меня и от Димы, которые в отношении оказания помощи женщинам ограничивались телевидением и ничем более.

Авторитет мой в глазах снохи мог быть подорван, конечно же, я осознавал все это и потому попытался выставить братца в другом, более темном тоне, нежели воображала сноха.

Ваня, не желая утруждать Тоню, устраивался на ночлег в бане, где в предбаннике стол большой, диван с необходимыми постельными принадлежностями. Туда, в баню, он и уходил на ночь.

Одним утром, за завтраком, я, заговорческим шёпотом, сообщил сенсационную новость, заключающуюся в том, что ночью по малой нужде, выйдя во двор, увидел свою жену Галину, крадущуюся к бане, где спит чуть ли не святой Иван… Посмеялись от души, мне, разумеется, не поверили… Ну мне что с этого, поверили-не поверили… Предложил поочередно установить ночное бдение за парочкой, которая избрала столь необычное место для своих, отнюдь, не родственных встреч. И в качестве аргумента в пользу моей бдительности – какой же современный европеец сменит перину на жесткий, видавший виды диван, который вполне подходит для прелюбодеяний…

Излагая свои воспоминания, связанные с моими родителями, братьями, сестрами и другими родственниками я, прежде всего написал о том, что более всего запомнилось мне. Пишу, а в памяти всплывают все новые и новые воспоминания… И если все их изложить на бумагу, то боюсь, у меня на то просто не хватит жизни.

Одно из таких воспоминаний всплыло внезапно и связано с нашим поступлением в пединститут на факультет «немецкий язык». Мотив моего поступления объяснялся просто. Поступив в институт, будучи служивым воином, давало мне возможность на 2-3 месяца сократить трехгодичную службу в Армии. У Вани мотивация поступления так же «откосить» от армии, вернее от трехмесячных военно-полевых сборов, организуемых периодически военкоматами с военнообязанными с целью не утраты ими мастерства и навыков той военной специальности, полученной ими во время службы. Понять наши, отнюдь не патриотические мотивы можно. Мне – очень хочется домой, сменить военную одежду на цивильную и окунуться в «прелести» гражданской жизни, не связанные со строгими уставными требованиями, ранними подъемами, учениями, тревогами…

Ваню, обладателю очень мирной профессии портного, а по военно-учебной специальности «кладовщик», отнюдь не прельщала смена комфортного брачного ложа на жесткий палаточный деревянный топчан.

Решено. Сделано.

В вагоне, следуя для поступления в Барнаульский педагогический институт, приобрел у одного из многочисленных «немых», снующих по вагонам, набор шпаргалок по сочинениям, в виде игральных карт, что давало мне шанс сдать один из вступительных экзаменов.

Немецкий язык меня не так страшил, как сочинение, потому как сносно разговаривал на диалекте советских немцев. Грамматику не знал, потому как в школе 5 лет усваивал французский язык. Но, как говорят, смелость (я бы еще добавил нахальство) города берет. Третий, сдаваемый на экзаменах предмет – история СССР, в серьез во внимание не брал, поскольку, чтобы дойти до его сдачи, необходимо было сдать два первых, во-вторых, была уверенность, что политические занятия и политинформации, проводимые в армии, давали мне возможность успешно сдать и этот экзамен.

Помню, блуждающий, растерянный взгляд брата на доску, на которой мелом экзаменатором были выведены темы сочинений, которые не соответствовали «темам» наших «шпор». Не трудно было предположить, что в это время Ване предвиделась солдатская палатка, полевая кухня и он сам в бэушном солдатском обмундировании… Следуя строго солдатской пословице «сам погибай, а товарища выручай!», тем более Ваня для меня больше, чем товарищ, он – БРАТ… Я ему незаметно подсунул одну из карт – шпор, схожей по теме с одной из написанных на доске и прошептал: — Пиши про учителя!

Кстати, эту самую Ванину карту – шпаргалку я использовал, когда сдавал экстерном экзамен по русскому языку и литературе в Рубцовском педучилище в далеком теперь уже 1974 году.

 В итоге, мы поступили в институт, я с грехом пополам, Ваня более уверенно, но стать студентами нам не привелось и были на то определенные причины. Но это уже иная история.

Всегда с большим нетерпением ожидаю приезд брата. Единственное, что огорчает, то скорое расставание, которое переношу тяжело. В силу нашего пожилого возраста, опасаюсь, что наша очередная встреча – последняя… Каждое расставание невольно вызывает у меня слезы… И необходимо время, чтобы мое состояние, огорченное расставанием, вновь вернулось в обычное русло. И каждый раз при расставании, я обращаюсь к богу с просьбой, чтобы эта встреча для нас не была последней… Пока Господь Бог внемлет моей просьбе, более похожей на молитву, обращенную к нему.

А вот теперь настало время рассказать о своих женах – Валентине и Галине…

 

Валентина

Со своей будущей женой Валей, я познакомился, когда служил в армии.

Осенью1962 года, я-студент 4-го курса Барнаульского педагогического училища, был призван в Вооруженные силы СССР. Не знаю, почему действующий тогда Закон СССР «О всеобщей воинской обязанности» не предусматривал для студентов отсрочку для продолжения образования. По всей видимости, отсрочка предоставлялась тем студентам, которые поступили на базе 8 классов, а не 10 классов, как было у меня и еще у нескольких моих однокурсников.

Походы директора педучилища в военкомат, чтобы выхлопотать нам отсрочку от службы для завершения образования, результатов не дали.

И вот я, наголо остриженный, пристегнутый к багажной полке брючным ремнем, чтобы не упасть, еду в переполненном новобранцами плацкартном вагоне, увозившем меня все далее от дома на долгие три года армейской службы…

Багажную полку я выбрал сознательно, расположившись на нижней, я бы своими длинными ногами, свисающими с полки, доставлял неудобство как другим, так и себе. А так, лежи себе и лежи, думай свои не совсем веселые думы под равномерный стук вагонных колес…

Если учесть то, что совсем в недавние времена призывников возили в теплушках, именуемых телячьими вагонами, то следовали мы на службу комфортно. Да и двухразовое горячее питание в какой-то мере вносило разнообразие в путешествие. Продовольственные запасы вещмешка были уничтожены на второй или третий день пути… Наконец, наш воинский эшелон прибыл в Белорусский город Борисов, где был расформирован по воинским частям Белорусского военного округа.

Меня, вместе с большой группой парней с Алтая повели на посадку поезда следующего до узловой станции Орша, а затем до станции Заслоново, названной в честь героя Советского Союза, легендарного командира партизанского соединения Константина Заслонова.

Направляясь на посадку, проходили мимо большой кучи колбасы, почему-то вываленной на плащ-палатку прямо на перроне…

Ребята из нашей колонны оказались народом ушлым, да и к тому же неизбалованными таким деликатесом и незаметно от военных, сопровождающих колонну, ухитрились связку-другую засунуть себе за пазуху…

Нет необходимости говорить, что едва состав тронулся от станции, добытое по-братски было распределено и съедено… Колбаса оказалась с крупинками сала, пахло чесноком и пряностями, и была необыкновенно вкусна.

Наконец, наше, изрядно надоевшее путешествие подошло к концу, и мы, новобранцы, прибыли в гарнизонную баню, где в одной раздевалке снимаем с себя все гражданское, моемся, выходим уже в другую дверь, где нам сержанты-сверхсрочники подбирают солдатское обмундирование.

Все положенное получил и я. Комплект обмундирования оказался велик для моей тощей фигуры. Пытаюсь получить меньший размер, чтобы форма не сидела на мне мешком, но старшина непреклонен: рост – 183??? – 183!!! Так вот, согласно роста 54 размер, хотя положен 56-ой. Сапоги 45-го размера? А носишь 43?? На тебе еще пару зимних портянок и меня еще не раз вспомнишь добрым словом зимой.

А ведь прав оказался старшина! Вспоминал я его добрым словом… А вот, отлично скатанные отцом валенки с галошами сразу приглянулись служивому. Сняв галоши, осмотрев их и убедившись при осмотре в отсутствие дырок, одобрительно цокнув языком незамедлительно убрал валенки в свой вещмешок.

Когда нас построили, мы с трудом узнавали друг друга, настолько были все одинаковые.

Затем потянулись однообразные напряженные дни в карантине. Ранний подъем, физзарядка, туалет, построение, с песней в столовую, небольшой перекур, занятие по огневой, физической, строевой, по всем уставам, существующим в Советской Армии… Затем обед, уборка территории, вновь занятия, немного личного времени и долгожданный отбой. И так изо дня в день на протяжении нескольких месяцев…

Я, сугубо цивильный человек, с совершенно мирной профессией парикмахера, чувствовал себя не совсем комфортно и с трудом втягивался в регламентированный уставом солдатский быт… Особенно мне доставалось на строевой подготовке… То и дело слышался окрик командира отделения младшего сержанта Захарченко: — …рядовой Гюнтер, не тяни ногу…

 Поскольку из-за роста я стоял в первой шеренге, то и был постоянным объектом внимания сержанта… Впервые тогда пожалел о том, что природа не обделила меня ростом.

Забегая вперед, могу сказать, что не прошел и год, как я перестал тянуть ногу, а начал лихо печатать шаг по строевой подготовке на полковом плацу.

В карантине, так же как строевая, мне доставали спортивные снаряды… Речь идет не о брусьях и перекладине, на которых, выражаясь солдатским языком я висел как сосиска, а доставали меня – спортивный «козел» и «конь» … И, если «козла» я все-таки вскоре мог укротить, то норовистый скакун не давал себя перепрыгнуть, и любая моя попытка сделать это, заканчивалась тем, что я оказывался на крупу этой лошади, больно отбив место, на которое присаживаешься и то, что находится рядом с ним…

Но все же мне «помогли» справиться с этим спортивным снарядом. Однако это уже произошло в отдельной реактивной батарее, куда меня направили после карантина служить.

Реактивная батарея называлась «отдельной» потому, как по сути была своего рода отдельной воинской частью с командиром, гербовой печатью, книгой приказов, личным составом… словом всем, чем располагают воинские части, только в меньших размерах.

В реактивной батарее числилась на вооружении легендарная БМ-13. Это Боевая машина – 13, называемая ласковым девичьим именем «Катюша».

Командиром батареи был капитан Тыртышной. Мы, конечно, гордились тем, что попали в эту батарею… Другие солдаты из карантина попали кто в артиллерийский полк, кто в зенитный, кто в танковый… и завидовали нам…

Старшина Федоров – истовый образцовый служака… Вот он – то и помог мне преодолеть «коня» … Перед тем, как следовать строем на обед, этот старшина ввел обязательное правило – сигануть через «коня» !!! Мои неоднократные попытки преодолеть этот ненавистный снаряд, задерживали солдатский жаждущей пищи строй и, разумеется, в мой адрес летели далеко нелестные слова…

 Видя тщетность моих усилий, старшина, в один из дней пришел мне на «помощь» … Только я разбежался, подбежал к «коню», вытянул руки для прыжка, как старшина резким ударом сапога послал меня через «коня» … Вместе с болью, уже приземлившись на карачках по ту сторону «коня», ко мне пришло сознание того, что я, наконец – то одолел этот спортивный снаряд!!! Разумеется, поступок старшины «не педагогичен», но оказался весьма действенным, в чем убедился на себе, вернее на своей заднице!

А вообще–то, по-моему, специальную педагогику для военных не написали, а если бы додумались высшие военные чины написать, то вот этот метод, педагогический прием, примененные ко мне старшиной, мог бы занять один из почетных мест…

Почему я так много места и времени уделяю военной службе??? Ответ прост… Когда служишь долгих три года, то у тебя складывается впечатление, что весь мир состоит из военного городка с казармами, с плацами, столовыми, жилыми домами офицеров, парками т.п. и т.д. И, что за высоким забором не существует другой жизни, а есть лишь один мужской коллектив…

И, поэтому, когда в одной из казарм военного городка появились девушки военнослужащие, то это для солдат оказалось большой сенсацией. Несколько девушек попали к нам служить в артиллерийский полк, куда я был на втором году службы переведен из реактивной батареи в связи с её расформированием.

Ошибочно было бы предположить, что девушки устроившись на службу, все как одна, мечтали выйти замуж. Конечно, этот вариант допускался, но не был определяющим в выборе их решения пойти на службу. На выборе сказывалось в первую очередь стабильная заработная плата, место в общежитии, обмундирование… и другие льготы, предусмотренные для военнослужащих.

Одной из военнослужащих девушек полка оказалась Валентина Егоровна Махнис, ставшая в 1965 году моей женой. Работала она тогда в стрелковой части у капитана Пальчикова, отличного офицера и хорошего человека. По долгу службы, я изредка пересекался с Валентиной. Мне приглянулась скромная, высокая, статная девушка.

Случай, познакомиться ближе, представился несколько необычный. Я сфотографировался однажды в городе Лепеле и попросил Валентину забрать мои фото, так как Валентина в выходные дни обычно ездила к своей сестре Зине, живущей в этом городе. Просьбу мою она выполнила, вручила конверт с фотографиями… Открыл, пересчитал, одной не хватало. Спросил ее об этом, она в ответ зарделась и смущенно потупив взор, едва слышно прошептала – можно я себе на память ее оставлю? …

 В то время я не мог предположить, что моя персона представляет для нее какой-то интерес, ведь в полку было гораздо больше достойных и красивых солдат, на которых младший сержант Махнис могла бы обратить свой девичий взор…

Мы начали встречаться, когда нам выпадало для этого время. Вскоре меня направили на курсы по подготовке офицеров запаса в город-герой Брест. В течение всего времени, что я учился, мы регулярно переписывались… Валя мне сообщала полковые новости, а я же о своей учебе и о впечатлениях от Брестской крепости, о самом городе, который посещал, будучи в увольнении.

В одном из писем, Валентина сообщила мне новость, что мне присвоено звание «младший сержант» и назначении меня командиром отделения. Одновременно сообщила, чтобы я не очень-то задавался, поскольку ей присвоено звание «сержант», а это значительно выше моего звания.

После окончания курсов, уже на третьем году службы, я стал посещать шестимесячные курсы по подготовке и сдаче экзаменов для поступления в институт. Были в то время такие курсы, которые посещали военнослужащие последнего года службы, как правило, отличники боевой и политической подготовки, желающие в год увольнения со службы поступить в одно из высших учебных заведений страны. Встречи наши с Валей стали чаще… После занятий я со своей девушкой мог сходить в кино, там же, в гарнизонном клубе, или же просто прогулять по военному городку…

Учили нас на курсах, как правило, жены офицеров. Запомнилось, как я по заданию милейшей учительницы литературы написал сочинение по произведению А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Мне по теме предстояло дать оценку образу Татьяны Лариной, что я и сделала, но сделал несколько своеобразно, как я сам понимал Пушкинскую героиню. По моей оценке, Татьяна была вздорная, взбалмошная девушка, которая, изнывая от безделья занималась лишь тем, что томно вздыхала по предмету своего обожания – Евгению и прелестным пальчиком писала на оконном стекле буквы Е.О…

 Работая на ферме или на скотном дворе, приносила бы пользу обществу, и тогда у нее, Лариной, не осталось бы времени на хандру. Ходила бы после дойки на танцы, познакомилась бы с парнем, вышла бы замуж, нарожала бы детей, как все нормальные советские девушки… а в перерыве между родами окончила бы высшее учебное заведение, стала бы сельским специалистом, принося еще большую пользу своей стране… и далее в том же духе…

Учительница, после выставленной оценки, почти на всей тетрадной странице изложила свою точку зрения по поводу моего нелестного высказывания по поводу сентиментальной Лариной и в конце вывела крупными буквами, — А Вы смогли бы полюбить Татьяну Ларину…?

Ответа на свой вопрос литераторша от меня не получила, да он для нее и так был ясен, когда несколько раз повстречала меня с Валентиной…

Приближалось окончание моей службы. Полк готовился к армейским учениям. Я к тому времени был командиром отделения вычислителей. Есть такая в артиллерии воинская специальность, от профессионализма вычислителей зависят в основном результаты стрельбы. Перед поездкой на учебный полигон, начальник штаба полка подполковник Гительзон сказал мне: — …Ну, что, сержант Гюнтер, твое поступление в институт зависит полностью от тебя. В армейских соревнованиях вычислителей, если хотя бы один из вас займет любое призовое место, то, считай, что документы на проезд до института у тебя в кителе… и трехдневное увольнение из расположения части.

И вот наш полк в учебном центре Дретунь под Полоцком. Наше небольшое интернациональное отделение, состояло из меня – немца- командира отделения, старшего вычислителя, ефрейтора Клименок – белоруса и просто вычислителя, рядового бойца Каца – еврея. Даже я сам, будучи уверенным в своих подчиненных, не ожидал такого отличного результата. Не иначе, как солдатским везением можно объяснить тот факт, что я и ефрейтор Клименок заняли первое и второе места, а рядовой Кац – третье.

Слово свое начальник штаба сдержал, взял меня на грузовик, следующий через Лепель в Заслоново. Уже ночью в Лепеле, вручив мне увольнительную записку, высадил меня в районе железнодорожного вокзала.

 Мне ничего не оставалось делать как пойти к Валиной сестре Зине Господарок в надежде, что у нее встречу Валентину, да и перспектива провести ночь на жестких вокзальных скамьях меня не прельщала.

Решено-сделано! К моему огорчению, мне удалось осуществить половину задуманного. Спать Зина, конечно служивого уложила, а вот Валентина уехала в деревню Оболочье к своей матери на выходные дни.

Рано утром, получив тщательный инструктаж от Егоровны, отправился на встречу со своей будущей женой. Разумеется, примостившись на деревянной скамейке грохочущего грузового такси, я и не мог предположить, что моя поездка будет для нас обоих, выражаясь высокопарным стилем – судьбоносной…

А пока же мне необходимо было добраться до села Волосовичи, а затем пешим ходом к пункту своего назначения. Изрядно утомительный жарой и длительной поездкой, я, наконец-то, уточнив у одного из жителей курс на деревню Оболочье, направился в дорогу. Прохлада леса, его красота, веселое щебетание птиц, отличная солнечная погода и скорая встреча со своей девушкой подняло мне настроение.

Шагал-шагал по песчаной дороге и, по моему прикиду, уже давно должна показаться деревня… Ведь деревенский житель, указав мне дорогу, заверил меня, что Оболочье находится почти рядом с Волосовичами, всего каких-то 3-4 километра. Расстояние в 3 километра я отлично знал, периодически совершая кросс, но по моим подсчетам я уже скорым шагом преодолел два, а то и три таких расстояния.

Мне подумалось, что у Белорусов своя мера длины, вопреки общепринятым…

Наконец-то показались крыши домов небольшой лесной деревушки. Следуя указаниям Зины, я без труда нашел добротный деревянный дом возле небольшого болота. Вспомнилось, что, инструктируя меня, говоря о болоте, Зина, как-то изменилась в лице, сникла вся, дрожащий голос срывался, грозя с минуты на минуту перейти на плач… Я не придал в то время этому значения, находясь в ожидании встречи… Уже, встретив Валину и Зинину маму — мою будущую тещу, узнал от нее причину такого странного поведения Зинаиды. А объяснялось это возбужденное ее поведение тем, что, живя в Оболочье, в этом злополучном болоте утонул ее первенец Саша, которому от роду было чуть больше года…

Марии Игнатьевне Махнис было в то время не полных 50 лет. В меру полная женщина со здоровым румянцем на лице… Судя по тому, как Мария Игнатьевна не удивилась моему приходу, можно было предположить, что она знала о моих взаимоотношениях с ее дочерью и потому радушно пригласила меня к столу.

Следует сказать, что белорусы очень гостеприимные люди, в чем я сразу же убедился, зайдя в хату. Моему взгляду предстала огромная кровать, застеленная почти до потолка одеялами, подушками… Большая русская печь в углу, рядом с которой стоял, выскобленный до белизны деревянный стол…

Не прошло и полчаса как я оказался за этим столом. Моментально на большой сковороде зашкварчали большие куски сала с яйцами, крупными ломтями был нарезан, испеченный в печи хлеб, накрошена большая чашка зеленого лука, посоленного и обильно сдобренного густой сметаной…

При виде всего этого у меня невольно заурчало в животе и появились другие признаки голодного человека. Игнатьевна – мудрая женщина и недолго медлила с угощениями. Выкатив ногой из-под стола небольшой бочонок, она вытащила из него пробку, налила из бочонка в большой ковш изрядную порцию самогона…

Эту процедуру она проделывала не один раз, а затем эту эстафету передала мне, то есть своими длинными ногами я выкатывал на свет божий этот крепкий домашний спиртной напиток. Ранний подъем, самогон, обильная еда, длительная прогулка по лесу… сделали свое дело… Незаметно для себя, но ожидаемое Игнатьевной, я заснул за столом. Последнее, что помню, это то, что собутыльница моя приговаривала — …Поспи, Саша, немного, а там и Валюша с праздника Дня молодежи придёт… А вот как меня раздела, разула и водрузила на кровать – не помню…

Ближе к вечеру я услышал шепот Игнатьевны -…Саша-то совсем к самогону не привык, поди, доча, в магазин, купи красненького ему на опохмелку… обращение это относилось к пришедшей Валентине.

Все вспоминается с трудом… проводы меня Валентиной до Волосовичей, поездка, прибытие в часть…

На душе было погано, ведь не такой я себе представлял встречу с девушкой… Кроме этого тревожило меня объяснение перед начальством за мое опоздание с увольнения… Чувство вины за содеянное не покидало меня, ведь в таком неприличном виде предстал перед девушкой и ее мамой, подвел начальника штаба… На утро у меня состоялся нелицеприятный разговор с замполитом полка подполковником Бирюковым. Его крик разносился по всему штабу: -…Ты что, подлец, сделал с порядочной девушкой? Она из-за рыданий ничего не может объяснить! … Выражения замполит в ходе разговора не подбирал, а я же, низко опустив голову выслушивал его гневные высказывания в свой адрес.

Не знаю, как у меня вырвались слова: -…Мы с Валей решили пожениться!!!…

Подполковник мгновенно сдулся и как футбольный мяч с удивлением уставился на меня. Заявление мое, думаю, его вполне удовлетворило, он посчитал его достойным мужчины… Раз напакостил, то наберись мужества исправить положение! …

Откуда было знать в то время Бирюкову, что я и пальцем в то время не притронулся к девушке, и то, что я из Валентины смог сделать женщину лишь через несколько месяцев совместной жизни. Вот такой «Донжуан» стоял тогда в кабинете разъяренного замполита!

Забегая вперед, уже когда приехал со службы, меня в компании родственников постоянно спрашивали, как у меня прошла первая брачная ночь с Валентиной. И я, медленно, смакуя каждое слово, принимался рассказывать… –Вот, дескать, пришли после регистрации из сельского совета, Зина приготовила нам постель, зашторила окна, отправила детей к соседям…

Ну, а дальше-то что??? И я снова…  Валя разделась, легла в постель, а я снял сапоги, взялся за подтяжки, чтобы снять галифе, ну и…

Нетерпеливые слушатели: — …Ну и что и…???

Я продолжал: — …Значит я снял с себя сапоги, взялся за помочи…

И тут меня вновь с нетерпением перебивают: — …Да брось ты свои помочи, слышали уже… Ты по-существу рассказывай!!!

А что мне было рассказывать? Что спали вместе, желание огромное, попытки регулярные, а конечного результата ноль… Вот такие два придурка в интимном плане оказались. В наше время расскажи об этом – высмеют и не поверят! Мне не стыдно об этом писать. Ведь это таинство у нас с Валей произошло друг с другом впервые… а было мне в ту пору неполных 24 мальчишеских лет!!!

Заканчивая свое повествование об этом случае, я старанием все того же начальника штаба подполковника Гительздона избежал гауптвахты, о необходимости которой с пеной у рта настаивал замполит… Мы получили из воинской части необходимые справки для нашей регистрации брака и более того, начальник штаба отпустил на сутки в увольнение на нашу свадьбу моих самых близких друзей – Борю Киселева и Володю Октябрьского из Барнаула, Валерку Харитонова из Москвы.

Хотя свадьбой этот вечер можно назвать с большой натяжкой… В тот вечер, на нашем торжестве, кроме меня и самой невесты были моя уже знакомая теща, Валина сестра Зина, ее муж Семен и ее два старших брата – Володя и Коля, ну и три моих друга.

Уже по приезду в Лепель через несколько лет, теща рассказала мне, что тот свадебный вечер мог бы для меня плохо закончится…

Один из моих друзей, вот никогда бы не подумал о нем такого, на перекуре сказал Валиным братьям, что, дескать, женюсь я не в серьез, а чтобы оттянуться от армейской службы…

Было ли это сказано в шутку или в серьез, но разгоряченные спиртным братья приняли все всерьез и решили задать мне трепку – «мама не горюй», по высшему разряду!

Узнав про это, Валя в слезы, а теща упала перед братьями на колени и рыдая просила — …Христа ради, не трогайте Сашеньку, тронете…, то знайте… у вас нет больше матки…

Нетрудно себе представить, чтобы со мной было… тронь они меня в тот вечер… Деревенские хлопцы недюжинной силы… Достаточно сказать, что шея у Володи была намного шире моей головы и крепко вросла в сильное тело…

Наконец, мы — молодая супружеская чета — следуем на пригородном поезде из Заслоново в Оршу. Валентина отпросилась у капитана Пальчикова, чтобы проводить меня для поступления в Барнаульский пед. Ожидая поезд на Москву, я купил жене небольшого плюшевого медвежонка и вручил его со словами, чтобы холила и любила его как меня…

Как мы с Ваней поступили в институт, я уже излагал, поэтому сразу перейду к тому, как я встречал Валентину из Белоруссии на станции Барнаул.

Я стою на перроне в ожидании прибытия состава из Москвы. И вот, наконец, вдали показался яркий свет локомотива, и диктор оповестил встречающих о прибытии поезда. Перебегаю в нетерпении от вагона к вагону, вглядываюсь в окна и вот, наконец, увидел Валю в зеленом осеннем пальто, выглядывающую из окна. Уже после приветствий и объятий она сказала, что решила, если я ее не встречу, то она переночует на вокзале и возьмет билет обратно домой…» Эти обидные слова в мой адрес в тот момент меня не растрогали, главное, что моя Валя, законная жена, здесь и со мной.

Погрузив многочисленный груз в троллейбус, направились к Феде… Уже по прибытию в Топчиху, где нас радушно встретила вся моя родня, Валя одаривая всех подарками, достала небольшую иконку, незаметно поцеловала ее и положила на дно большого чемодана.

Позднее я узнал, что, отъезжая в Сибирь, бабушка, ахая, плача и причитая вручила икону внучке, чтобы господь бог помиловал и сохранил Валентину как в поездке, так и живя у немцев. К немцам у бабули было особое отношение… За годы войны у нее помимо отца Вали Егора, погибло еще три сына… и по тому слово «немец», вызывал у нее ненависть.

Она часто выговаривала своей внучке: — …и угораздило тебя выйти замуж за немца…. Мало тебе белорусских хлопчиков… Пусть эти немцы и не причастны к смерти моих хлопцев, но они ведь немцы…

Настояла, чтобы Валентина лично ей оставила адрес, где она будет жить с мужем немцем и, если от внучки долго не будет писем, то примет меры по ее розыску. От немцев, дескать, всего можно ожидать, убьют и закопают, а то и в колодец сбросят…

Если у Валентининой бабушки к немцам было вот такое отношение, то теща относилась ко мне совершенно иначе, хотя оснований для ненависти к немцам у нее было предостаточно.

У нее на глазах из самолета расстреляли ее мужа Егора – командира партизанского отряда. Она его любила безумно, никак не могла смириться с его смертью. Родители мужа не единожды оттаскивали сноху, пытающуюся выкопать из могилы своего Егорушку. Несколько позднее, когда немного улеглась боль от утраты супруга, желая отомстить фашистам напросилась в партизанский отряд в качестве связной. Был риск, был страх, были длительнейшие походы по оккупированной немцами белорусской земле от Оболочья до Витебска, до Орши, до Минска…

Меня всегда интересовала тема войны. И поэтому всегда, будучи у тещи в гостях расспрашивал о той войне, в результате которой в Белоруссии погиб каждый четвертый житель, сожжено большое количество деревень…

По ее словам, жители деревень почти одинаково боялись как немцев, так и партизан… С приходом в деревню, немцы выметали всю живность из сараев, погребные запасы, картошку, соленья, грибы…

То же самое, дескать, делали и голодающие партизаны, выходя из лесных землянок, когда фашисты оставляли деревню… Были случаи, когда отдельные местные жители уходили в услужение к захватчикам. Таких ненавидели даже больше, чем немцев. Приводила примеры, что полицаи при отступлении фашистов, боясь справедливого возмездия уходили вместе с ними… Затем, живя на чужбине, тоскуя по преданной ими родине, писали слезные письма своим бывшим односельчанам с просьбой простить их при возможности написать весточку об их батьках, родных, знакомых… Нужно знать широкую, милосердную белорусскую душу…

Не смотря на все злодеяния полицаев все же находились добрые люди, писали в побежденную Германию весточку бывшим полицаям, объясняя свой поступок словами…Бог их простит.

И еще мне запомнился рассказ тещи о немцах. «Они, Саша, немцы, не все зверствовали и лютовали, были среди них и добрые, хорошие люди, по принуждению, вопреки своей воле и вере взяли в руки оружие. Однажды к ним в хату зашел пожилой немец. Сел у печки погреться, посмотрел на зыбку, где лежала Валентина и еще троих деток, играющих на полу, достал из кармана кусок сахара и жестом показал испуганной женщине, чтобы угостила детей. Затем вытащил из кителя фотографию знаком подозвал Игнатьевну и на ломаном малопонятном языке сказал: — … криг (война) ниих (не) корошо (хорошо) шлехт (плохо) майн киндер! И ткнул пальцем в фотографию, где были сняты его две маленькие дочери и совсем маленький ребенок на руках его жены…

Встречаясь с Валиным братом Володей, он часто мне говорил: — … Если бы не я, Сашок, у тебя бы не было в жонках Вали…

Оказывается, однажды при бомбежке деревни загорелась их хата. Пламя, дым, чад… Николай с Зиной спрятались под кровать, матки дома не было, и он как старший в семье принялся спасать своих сестер и брата. Вытащил их из-под кровати и вынес на улицу. Затем заскочил в горящий дом, схватил висящую на потолке люльку со спящей Валей, завернул в тряпье и выбросил сверток в разбитое окно, поскольку дверь была объята пламенем, выпрыгнул сам, схватил орущую сестру и, как он сам выразился, стал тикать в лес. За ним Коля с Зиной… А было Володе в то время не полных шесть лет.

Я, в знак признательности, за спасение моей будущей жены угощал Володю водкой…

Случалось, что его подвиг по спасению Валентины мною был не отмечен, то он вновь и вновь начинал свой рассказ, чтобы я проникся тем, что он испытывал при спасении моей будущей жены. Я же аргументировал свой отказ тем, что напоминал ему о том, что он на нашей свадьбе намеревался разбить мне морду…

 Но это была, я бы сказал, дружеская перепалка… Мы были очень дружны как с ним, так и с его женой Галиной. Часто бывал у них в гостях, очень добрые, простые, открытые люди.

 Помню, как-то будучи у него в гостях я попросил у него разрешение прокатиться на его трофейном мотоцикле с коляской. Был я в то время в форме: галифе, кителе, сапогах…

Валентина гордилась, что у нее муж офицер и просто настаивала зачастую против моей воли, чтоб непременно был в форме.

Так вот сделал круг, другой и, вдруг, мне наперерез бросился Володя с криком: — …Слезай, Сашка, не могу на тебя без страха смотреть, ну вылитый фашист…

Наверное, и правда, я своей долговязой фигурой смахивал на немца, коли Володя пресек мою езду на мотоцикле.

Перечитал написанное и ужаснулся от того на сколько я отошел от темы.

И так, продолжаю… Прибыли в Топчиху, Валентина разобрала чемодан, каждому вручила подарок. Удивился я тогда, как смогла Валентина запомнить всех моих братьев, сестру и многочисленных племянников. А вот содержимое кровати, которая меня поразила высотой и многими подушками, и одеялами при моем памятном посещении деревни, по моему разумению почти целиком перекочевало в Сибирь в качестве девичьего приданого…

Валентина, как-то сразу вписалась в нашу семью своим добрым покладистым характером, уважением к старшим, трудолюбием, скромностью, словом… всеми качествами, которыми должна обладать хорошая сноха… Она много помогала маме по дому, умело управлялась с коровой, доила ее, что было матери сложно уже делать по причине возраста…

Запомнился первый новый 1966 год, который мы встретили с Валей в Топчихе. Я с Валентиной, мои братья с женами пошли на встречу Нового года в заготзерновский клуб, где по этому случаю проводились Новогодние балы-маскарады. Нужно сказать, что на эти балы ходили как холостяки, так и семейные пары независимо от возраста. Проходили они весело, интересно, с конкурсами, танцами, призами за лучший новогодний костюм и маску. Спиртное употребляли тут же в буфете и в меру… Пьяных практически не было. Веселье длилось почти до утра.

Валентина была одета в костюм мексиканца, который ладно сидел на ее высокой стройной фигуре. Широкополая шляпа, подрисованные усики, маска, скрывающая ее глаза…. Все это не выдавало в «мексиканце» женщину, что чуть и не послужило причиной драки…

Танцуя с одним лысым мужиком ниже ее на голову, она не удержалась и отвесила на лысину хороший щелбан… Эта Новогодняя шутка не понравилась мужику и, разгорячённый спиртным кинулся кулаками на «обидчика».

Подоспевшие братья и я подскочили к конфликтующим, сняли с «мексиканца» шляпу, распутали связанные в хомут волосы… Превращение «мексиканца» в девушку весьма позабавила мужика и он тут же потащил нас всех в буфет угощать пивом, с неподдельным мужским интересом разглядывая раскрасневшуюся от танца Валю…

Конечно, я тотчас же пресек все попытки кавалера к знакомству, объяснив ему, что я являюсь этому «мачо» законным мужем. В описанное мною время я работал в Алтайской средней школе соседнего Калманского района – учителем немецкого языка. Заменял учителя географии, физкультуры, когда они болели или были на военных сборах. Преподавая рисование, я, будучи любимчиком завуча школы Демьяненко Елизаветы Ксенофонтьевны, исполнял на полставки обязанности лаборанта химкабинета, вел кружки – рисования и художественной гимнастики.

Валя жила у родителей… до тех пор, пока мудрый отец принял разумное решение, чтобы мы жили вместе. И вот мы с Валентиной стали жить в съемной комнате у тети Кати. Валя устроилась на полставки библиотекарем в школе. Вскоре нам выделили квартиру в два этажа. Внизу зал, кухня, ванная, туалет. А на втором этаже спальня и детская. Она нам была велика, поэтому на нижнем этаже мы поселили троих девочек из соседней деревни – шестиклассниц, у которых я был классным руководителем.

Стол, табуретки, мойку нам выделил завхоз школы…

Помню, сколько радости мы испытывали при очередной покупке мебели. Сначала мы взяли круглый стол за 27 рублей. Собрали его и долго любовались им, то и дело меняя скатерти на нем…

Затем купили шифоньер… и так постепенно благоустраивались… Каждой вещи мы радовались как дети новогоднему подарку… Радовались потому, что сами заработали, потому и ценили, берегли каждый стул, каждую вещь.

Это в наше время на свадьбе надарят всего и всякого, да и денег еще отвалят… Живи и радуйся дармовщине…

Но не пройдет и года, как зачастую брак распадается… Тогда не было ссор из-за того, чьи родители больше растратились на свадьбу. Все наживали сами, потому и браки были прочнее нынешних…

В 1966 году мне угораздило поступить в престижную тогда Барнаульскую школу милиции… Мой брат Федя очень одобрил мое решение и говорил, что многие его знакомые мечтают, чтобы их сыновья поступили в эту школу. Но им это не удается, то по причине здоровья, то не могут сдать вступительные экзамены.

У меня же были все возможности для поступления. Завуч школы Демьяненко не одобрила мое решение, посчитав, что мое место только в школе и, что для учительской и педагогической деятельности подхожу по всем параметрам. И, дескать, по складу характера она никак не может меня представить в качестве милиционера.

Она оказалась права. Я не смог физически общаться с милиционерами, которые поступали в школу. Их поведение, разговоры – все это было мне чуждо… не мое..

И в один из дней, минуя пропускной пункт, сиганул через забор и оказался в доме брата. Лежу, размышляю, на душе погано от того, что вот и работу в школе потерял и на учебу не поступил… А тут еще братец сыпет соль на рану: — …Дурак ты, Шурка, что не стал учиться, пожалеешь еще…

На утро в Барнаул приехала Валентина с поручением от Елизаветы Ксенофонтьевны, любым путем уговорить меня от затеи поступления в милицейскую школу и возвратиться в школу… Что я с радостью и сделал!

Как показало время, я поступил тогда совершенно верно и не успел пожалеть о содеянном, поскольку уже на следующий год получил предложение от военкома призваться на военную службу в один из военкоматов края на офицерскую должность.

Валя, узнав об этом даже не дала время, в отличии от военкома на раздумье, — Соглашайся! И все тут.

Так я стал помощником Калманского военкома и переехал с семьей из Алтая в райцентр Калманка. Это было осенью 1967 года. У нас с Валей был к тому времени сын Дима, которому не исполнилось и года.

По началу в Калманке жили на квартире у одной древней бабушки. Избушка была неказистая, стены и фундамент с дырами от грызунов… По полу тянуло холодом. Все «апартаменты» состояли из небольшой кухоньки и немного больше по размеру кухни – комнаты. Комната эта выполняла функцию и зала, и спальни, и детской. Топили потресканную печь часто и все равно к утру жилье остывало, что требовалось от нас большого мужества первым вылезти из теплой кровати и растопить печь.

Вскоре нам дали большую трехкомнатную квартиру тоже с печным отоплением. Требовалось закупить большое количество угля и дров, чтобы нагреть такую махину. Были мы молодые, в хозяйских делах не опытные… О том, чтобы утеплить окна, двери, представления не имели, потому и мерзли зимой.

Валентина работала в то время посменно на маслозаводе. Труд тяжелый даже для мужчин. Работала в прорезиненном фартуке, в резиновых сапогах… С работы приходила уставшая и едва приведя себя в порядок ложилась отдыхать…

Значительно позднее рассказывала мне, что ее однажды так шибануло электрическим током, что чудом осталась жива. Я жалел, как мог супругу, старался к ее приходу со смены нагреть воды, приготовить еду… но бывало и так, что я как последний эгоист использовал ее отсутствие, то есть свою полную свободу от зоркого ока жены себе во благо… с друзьями «кушая» водочку…

Помню, как-то «накушенный» воспылал заботой к жене, решил пожарче истопить печь, приготовить завтрак, сделать генеральную уборку… Задумано-сделано!!!

 Пошел в сарай за углем и дровами. На куче угля, свернувшись в комок, сидела кошка. Одни лишь светящиеся ее глаза настороженно смотрели на меня. Я чуть не заплакал от жалости к этой замерзнувшей животине… Взял ее на руки и засунул за пазуху… Разумеется, все мои добрые намерения достойно утром встретить с работы жену, отодвинулись на задний план… Главное кошка!!! Надо накормить, отогреть… что я и немедля сделал…

Ложась спать, я взял кошку в кровать себе под одеяло. Нужно было видеть лицо жены, когда я встал ей навстречу… Все простыни были извазюканы этой кошкой до цвета угля. А сам виновник, растянувшись во весь большой рост блаженствовал на нашем супружеском ложе…

Еще долго Валя не могла смириться с неожиданным квартирантом. Но когда это животное с обмороженными ушками, с обрубленным хвостом отъелся, был мною вымыт и приобрел достойный вид, да еще в добавок ко всему избавил нас от грызунов, приняла его за своего, но не настолько, чтобы допускать его в нашу кровать…

Вскоре мы переехали жить в здание военкомата, где нам было выделено два больших помещения – кухня и зал. Нам на троих площади вполне хватало… Главное, что было очень тепло..

Кошака, конечно, мы забрали с собой к большой радости военкоматских сторожей. За короткий срок кошка расправилась со всеми мышами и крысами. Кот был ласковым и очень привязан ко мне.

Как-то мы с семьей поехали в очередной отпуск в Белоруссию. Оставили нашу животину на попечение сторожам. Дали им денежку на покупку молока для кота. Через месяц возвратившись из отпуска, я поинтересовался у сторожа, где же мой кот Василий? Не успел произнести последние слова, как что-то большое с шумом спрыгнуло с высокого тополя на землю и через мгновение оказалось возле моего сапога, блаженно мурлыкая… Это был наш любимец-Василий! Не забыл ведь, шельма, своего спасителя!

Удивленный сторож только и смогла вымолвить: — …Не видели мы, Федорович, твоего кота ни разу, как вы уехали в отпуск… Когда лакал молоко из чашки, тоже не видели…

На территории военкомата я со временем построил сараюшку, завел кроликов… был там и погреб.. А вот огородика под мелочь не было. Еще, живя в трехкомнатной квартире, мы с Валентиной и еще одной соседкой огородили небольшой участок под овощи, но этот участок не вписался в планы председателя сельского совета и был снесен. Хорошо, хоть снесен был после того, когда нами был собран урожай. Штакетник и прожилины от того участка, мы весной использовали при ограждении клочка земли на лугу. Много усилий приложили к тому, чтобы могли обработать вначале на несколько грядок, затем постепенно каждый год, расширяя огородик… Выкопали для полива колодец. Наши усилия не прошли даром. Вскоре на столе появилась зелень, да и к осени собрали достаточное количество запаса на зиму – огурцов, помидор и других овощей…

Поскольку Валентина моя была национальности белоруска или, как их принято называть за большую любовь к картошке бульбашами, то она ежегодно старалась посадить как можно больше этого ценного продукта. Да и собственно и я пристрастился к драникам, дымящейся, горячей, рассыпчатой картошке (бульбе), политой подсолнечным маслом и накрошенным укропом.

Иногда засаживали по 2-3 огородика с расчетом того, что если на одном огороде картошка не удастся, то на других уродится… Ведь разбросаны эти огородики были друг от друга на приличном расстоянии. Не будет дождя на одном огороде, будет на другом…

Валентина была крупная женщина, любила, как и я, вкусно поесть, поэтому мы с ней постоянно выращивали на мясо двух поросят. Кроме этого, когда переехали на улицу Юбилейную, стали держать курей. Весной брали 50 цыплят и уже к осени кололи петушков.

На улицу Юбилейную мы попали с подачи военкома Николаева Анатолия Михайловича. Уезжая после увольнения со службы к себе на Родину в г. Кострома, он нам предложил переехать в дом, где он проживал до отъезда. Согласовано с местными властями о выделении мне этой жилплощади не было. Не знаю, как он – военком пошел на это… Узнав об этом, первый секретарь райкома партии Матрена Тиховна Шевчук, приняла решение меня выселить, а дом, где жил Николаев отдать одной знатной трактористке района… А нам с Валентиной и съезжать-то было некуда…

В квартиру, что у нас была в военкомате, въехал прапорщик Шеин Николай Борисович. Об этом я доложил по телефону своему вышестоящему краевому начальству. Для разрешения моего жилищного вопроса приехал начальник политического отдела полковник Мельников, которому я заявил, что если я съеду с занятой жилплощади, то только в другой район, по новому месту службы, поскольку мне – заместителю военкома, капитану, коммунисту… стыдно перед сельчанами быть выдворенному из дома с позором, и, дескать, своей службой и поведением такого отношения к себе не заслужил.

Видимо мое заявление произвело впечатление… Не знаю, что говорил полковник «первому», но инцидент разрешили в нашу пользу.

Валя в то время работала секретарем в школе. Она быстро наладила деловые отношения с руководством школы – директором Биланом и завхозом Тарасовым Александром Вениаминовичем, дружеские отношения с педколлективом. Быстро освоила тонкости секретарской работы, поскольку основы делопроизводства усвоила служа в Армии.

Моя служба в военкомате была связана с подготовкой молодежи к службе в армии и отправки ее, молодежи, в войска. Вот эти самые проводы юношей на службу в Армию и сыграли со мной злую шутку.

Дело в том, что я вообще-то по натуре слабохарактерный, никак не мог отказаться от предложения многочисленных знакомых в выпивке в день отправки их сына, брата на сборный пункт. Характер, характером, но, думаю, и что генетически я более остальных братьев был склонен к алкоголю.  Доходило до того, что напивался до невменяемого состояния, и уже не я, а меня призывники сопровождали на «Папанку», как называли краевой сборный пункт в народе. А, если учесть, что отправки проходили более 6 месяцев в году, то весенние месяцы – апрель, май, июнь, осенние — октябрь, ноябрь, декабрь – были для меня запойные.

Только-только придешь в норму после одной отправки, подходит очередная…

Я покривил бы душой, если сказал, что остальные месяцы года были трезвыми… Причины к выпивке всегда находились, да и повод не долго заставлял себя ждать. Я медленно, но уверенной поступью шел к пропасти, называемой алкоголизмом со всеми вытекающими из этого последствиями.

Валентина, устав бороться с моим недугом, заявила при окончании моего очередного бухала, что алкоголиком жить не намерена… Заберет с собой нашего сына Диму и уедет в Белоруссию. Зная ее характер, я не сомневался в серьезности ее намерений.

Живо представил себе опустевшую квартиру, отсутствие сына и свою Валентину в качестве супруги, того …райппотребсоюзовского работника, оказывающего повышенное внимание моей жене в период нашего нахождения в отпуске в гостях у Зины…

Мое пьяное присутствие за столом этот торговый работник будто бы и не замечал вовсе… Не знаю, что это значило, — или это была спланированная репетиция перед разводом, или же желание Валентины вызвать во мне жгучую ревность к ней. В то время я из-за невменяемого состояния не предал значения, то после заявления Вали, отчетливо до малейших деталей вспомнил эту картину и разум мой помутился от увиденного…

 Разыскал своего хорошего собутыльника, фельдшера скорой помощи Кандаурова, ветерана Великой Отечественной войны и поделился своей проблемой. На следующий день фельдшер принес пузырек с таблетками против алкоголя и проинструктировал меня как их необходимо принимать.

Уже немного позднее, когда завязал со спиртным, узнал от своего «врача-нарколога», что вручил он мне пузырь с таблетками против курения «табекс».

Видимо заявление Вали, мое большое желание завязать со спиртным, да и моя уверенность в чудодейственность таблеток позволило покончить с этой пагубной привычкой.

Читая эти откровения, читатель наверняка задастся вопросом… ну зачем это автор выставляет себя с такой неприглядной стороны?.. Но я описываю события таковыми, какими они есть, без прикрас, полагая, что каждый человек подвержен определенными слабостями, недостатками… но и уверен, что при огромном желании может справиться с ними осознав, наконец, что без них этих пристрастий, жизнь становится намного радостней и насыщенней.. В осознании этого ему должны помочь близкие, родные ему люди… С участием последних, успех практически предсказуем.

С началом моей трезвой жизни в лучшую сторону изменились мои отношения с Валей. Настолько хорошо, что по обоюдному согласию мы решились родить девочку. Я даже был твердо уверен, что после сына жена мне непременно подарит дочку Олесю. Мечту о дочери Олесе я вынашивал давно, с тех пор, как прочел повесть Куприна «Олеся» и посмотрел французский фильм «Колдунья» в главной роли с Мариной Влади…

Отмечали 1976 год мы с супругой дома у военкома Николаева Анатолия Михайловича. Я взамен спиртного употреблял компоты, соки, лимонады, чай, кофе… «Закусываю» эти спиртосодержащие напитки обильной едой, играю с Анатолием Михайловичем в шахматы… Моя же Валентина безудержно веселится, танцует, выделывая при этом замысловатые па, шутит, заразительно смеется, словом веселится от души…

Хозяйка дома, Тамара Ивановна, жена военкома поинтересовалась причиной ее веселья. На что она ответила: — …А что мне не веселиться… У нас ведь все хорошо… А самое главное, что Сашенька не пьет…

Существует мнение, что как встретишь Новый год, так его и проведешь… Но на деле 1976 год, несмотря на то, что встретили его очень хорошо, оказался для нас роковым. До октября месяца год был крайне неблагоприятным, а октябрь и вовсе трагическим…

26 октября ушла из жизни Валентина в возрасте Иисуса Христа. Ей 1 сентября исполнилось 33 года.

Череда неприятностей началась летом, когда у моей коллеги Гавриловны и ее мужа Таскина Геннадия Ивановича утонул в речке Калманка пятнадцатилетний сын Олег… Поспорили подростки, кто в жаркий майский день на спор быстрее переплывет речку… вот и поспорили…

Что поразительно, что после последнего его заплыва, погода резко изменилась… Жара сменилась дождливой, холодной погодой.

Помню, как в военкомат забежала Валентина и, обращаясь к Владимиру Ивановичу Антонову, сменившего Николаева, сказала: — …Сидите тут, а у Вашей коллеги такое горе… гроб с сыном во дворе стоит… а Вы…

И было в ее словах столько укора в нашем бездушье, что нам стало крайне стыдно, что не разделяем с нашей работницей ее горе… Пристыженные словами жены, мы направились к Таскиным и как бы пытаться загладить свою вину, не отходили до самого захоронения Олега от его родителей, помогая им материально и самое главное морально, совершая свой человеческий поступок по отношению к родителям, утонувшего сына.

Моей Егоровне и в самом страшном сне не могло присниться, что на ее похоронах в Минске, ее братья обойдут соседей с улицы с просьбой принять участие в похоронном процессе.  Ведь за гробом, кроме ее малочисленных близких и идти-то было некому. А похороны Олега прошли при большом стечении народа, практически всех жителей села… Говорят, что на миру и смерть красна.

Валентина к тому времени была беременная нашей Олесей… Все чаще и чаще, придя со службы я был свидетелем того, что Валя лежала на кровати, ссылаясь на недомогание, слабость, сонливость…

После обращения в поликлинику ей выписали кучу таблеток… Как уже выяснилось после ее смерти, эти таблетки были ей противопоказаны как беременной. Об этом мне сообщила жена военкоматского прапорщика, работающая в аптеке. Находились «доброжелатели», советующие мне подать на врачей в суд. Я бы непременно последовал их совету, если бы был уверен, что это поможет воскресить Валентину… А так, какой смысл??? Сыпать себе соль на кровоточащую рану.?!

Валентина угасала на глазах… Я обратился к главному врачу ЦРБ Глуховцеву Виктору Никитовичу, чтобы он дал нам направление в краевое лечебное учреждение. Мои доводы, что больная беременна, и есть угроза выкидыша на него не действовали… И тогда я перешел на общепринятый мужиками язык, то есть матерный…

Спросил у него, чем его жена отличается от моей? Свою он направил на сохранение в Барнаул, а почему мою не может направить? В ответ – опять ОТКАЗ. И тогда я заявил ему, что не дай бог с моей женой что-либо случится, согласись я на его предложение поместить жену на стационар в районной больнице, то ему это не простят минские Валентинины братья, обладающие обширными связями как с правоохранительными органами, так и с криминалом. Последнее было, конечно же, моей выдумкой… Никакого криминала и в помине не было…

Все свои аргументы я сдабривал понятными крепкими мужскими выражениями… Не знаю, что подействовало на главврача, но заветное направление я получил.

До того, как Валя оказалась в Барнауле, моя теща отправила свою дочь Зину и сына Николая, чтобы увезти больную Валю на излечение. Валентина категорически отказалась, никак не хотела оставлять меня с сыном одних.

И вот я несколько раз в неделю езжу в Барнаул, чтобы навестить свою жену. Беременность ее в то время, думаю, превышала 8 месяцев. Беседа с лечащим врачом не вселяла оптимизм в благополучном исходе лечения.

Узнав о тяжелом состоянии своей дочери, ее мать Мария Игнатьевна, приехала со своим сыном Николаем в Калманку. Свой приезд она объяснила тем, что я и Коля отвезем Валю на излечение в Минск, благо есть об этом договоренность… А, пока мы отсутствуем, она будет присматривать за хозяйством и внуком.

В тот год я без участия жены собрал сына в третий класс. Под словом «собрал» подразумевалась моя поездка в Топчиху за школьной формой, ушивание брюк, приобретение ранца, учебников, канцелярии… На школьной линейке наш сын выглядел, по моему мнению, достойно. Мамы одноклассников Димы одобрительно отзывались о моей работе по сбору сына в школу, ставили меня в пример своим мужьям. Безусловно, я был горд…

Женщина-профессор, наблюдавшая за лечением Валентины, без особого труда согласилась на то, чтобы перевезти пациентку во всесоюзную больницу в Минске, имеющую статус всесоюзной и лечащих больных от белокровия. Такой диагноз был поставлен моей жене. Состояние жены усложнилось еще преждевременными родами, о чем мне сообщила профессор по телефону. Девочка наша, желанная Олеся родилась мертвой… И по словам профессора была на меня похожа, как две капли воды. Наверное это было сказано, как утешение…

Уже позднее доцент, выделенный профессором для сопровождения Вали в Минск, сказал после смерти жены, что состояние больной было в то время критическим, поскольку при ее болезни, когда отсутствует свертываемость крови, искусственная же остановка отхода вод при рождении крайне опасно для жизни. Но это было позднее…

Октябрь 1976 года был необычно суровым… Снег, метель, мороз.. И вот я, Валентина, Николай, доцент в Барнаульском аэропорту в ожидании вылета в Москву. Рейс откладывается вначале на часы, затем уже на сутки. Валентину мы поместили в здание, где размещаются между полетами персонал аэрофлота. В этом нам помогла справка, хранящаяся у доцента, выданная на имя Гюнтер Валентины Егоровны в том, что она тяжело больна и нуждается в содействии и помощи при ее следовании на излечение…

Кстати, эта справка оказалась очень нужной в нашем сложном путешествии. К сожалению, эту справку мы не смогли предъявить в небесную канцелярию, чтобы она утихомирила нелетную погоду и позволило благополучно прибыть к месту назначения. Казалось, все было против нас. Я периодически всматривался в табло вылета, прислушивался к голосу диктора с Надеждой, что, наконец-то оповестят о вылете нашего рейса. С Николаем поочередно приносили для Валентины еду. При моем очередном посещении, я поинтересовался у жены, чтобы она хотела поесть и сказал, что сейчас мне на смену придет брат Николай. Валентина взяла меня за руку и сказала: — … Шурик, ты же знаешь, что мне только ты нужен…

Анализируя ее поступок, связанный с ее отказом ехать на излечение в Минск, как нежелание расставаться со мной, когда за ней приезжали в первый раз Коля и Зина, ее сказанные слова в гостинице я с полным на то основанием могу утверждать, что Валя любила меня, не смотря на мои запои и прочее…

Меня в то время до слез растрогали ее слова, означающие признание в любви и, чтобы скрыть свое волнение, поспешил уйти…

Мне более всего трудней писать эту часть горестных воспоминаний, связанных с последними днями жизни моей жены… Напишу пол страницы, прервусь на несколько часов, а то и на несколько дней… С трудом себя заставляю вновь взяться за авторучку…

Лишь на третий день мы смогли вылететь в Москву. Но на этом наши злоключения не закончились. В самолете Валентине стало плохо и сердобольные стюардессы уложили ее на стол, соорудив из всего более-менее удобное ложе. Внизу уже показались огни Москвы, когда диктор по динамику объявил, что самолет в связи со сложными метеоусловиями не сможет сесть в аэропорту Москвы и взял курс на Ленинград. Не прошло и десяти минут, как тот же голос в динамике сообщил, что Ленинград так же не сможет принять борт в связи с погодой и потому самолет взял курс на Киев.

Нетрудно представить мое отчаяние от этих слов.  Я оговорился… Не отчаяние, а УЖАС… Невозможно описать мое состояние, когда осознаешь, что это только начало трудностей. Так оно и случилось. Аэропорт Минска нас не принял. Уже приземлившись в аэропорту Киева, наш самолет был через несколько часов зажат со всех сторон другими самолетами, так же не принятыми другими аэропортами из-за погодных условий и не дающие возможность нам взлететь.

Наконец, после многих мытарств, через сутки мы оказались в больнице. Профессор, осмотрев больную и сопровождающие медицинские документы, о чем-то говорила с нашим доцентом на своем медицинском языке…

Говорили долго и, тогда, я не выдержал и задал профессору вопрос: — …Есть ли надежда на исцеление? В ответ: — …Время покажет.

 Уже рассвело, когда мы с Николаем, оставив Валю покинули больницу в робкой надежде на благополучный исход. По иронии судьбы в несколько сот метрах от лечебного учреждения, где по словам Николая лечился тогдашний Генеральный секретарь ЦККПСС Леонид Ильич Брежнев, находилось кладбище. Теперь уже я никогда не узнаю, о чем думала моя Валентина, взирая через окно на этот мрачный приют для мертвых. И посещала ли ее в те несколько дней нахождения в больнице, мрачная мысль, что это кладбище, называемое Северным, будет ее вечным пристанищем.

26 октября 1976 года Валентина Егоровна ушла из жизни.

Несколько лет спустя, да и сейчас, мне не хотелось верить в то, что моя жена от болей и осознания того, что дни ее сочтены, пыталась покончить с собой путем спинки кровати и полотенца… и, что перед похоронами ей загримировали шею и повязали шею платочком, чтобы не видны были шрамы. Это все рассказала мне Зина – сестра Валентины.

Пусть в моей памяти Валя останется сильной, волевой женщиной, не способной на самоубийство, поскольку самоубийство является тяжким грехом и осуждается церковью…

Никто не вправе осуждать Валентину. НИКТО.

Для осуждения нужно испытать то, что испытала моя жена. Благодаря стараниями Николая и даче взятки могильщикам, моя жена — Гюнтер Валентина Егоровна похоронена в неплохом месте, недалеко от входа и прямо от него в нескольких десятках метров.

Я очень благодарен брату Валентины Николаю за то, что когда я со своей дочерью от второго брака Олесей был в 1989 году, спустя 13 лет после смерти жены на свадьбе сына, то по его инициативе многочисленный свадебный кортеж после ЗАГСа по пути заехали на кладбище… дабы там на могиле матери молодожены дали клятву в любви и верности друг другу.

Очень мне памятны поминки по Вале. За поминальным столом нас было немного. Не передать мое состояние в то время. Я было уже поднес стакан водки ко рту, чтобы помянуть покойную жену, но резко поставил стакан на стол со словами: — …Валентина не хотела, чтобы я пил, потому и не буду, да к тому же у меня сын есть. Я ему теперь и за отца, и за мать…

Настоящим испытанием было для меня то, что, когда теща – моя вторая мама, провожая нас в аэропорт, бросилась мне на шею, крича, что потеряла дочь, а сейчас теряет и сына… Это было тягостно и грустно. У всех навернулись слезы… Марию Игнатьевну Махнис я до последних дней ее жизни называл мамой… А вот вторую свою тещу, Евдокию Ильиничну Примак, мать жены Галины, назвать мамой у меня как-то не получилось… Язык не повиновался, да и не может быть у человека много матерей, а, если и есть, то слово МАМА дорого стоит и его заслужить нужно.

Более 40 лет моя жена покоится на Северном кладбище в Минске. Там же захоронены моя теща, Николай – брат Валентины. Я очень благодарен Диме, что он ухаживает за могилами, содержит их в надлежащем состоянии. Ежегодно, 26 октября я поминал Валентину со своими родителями, когда они были живы, потом с сестрой Мартой до дня ее смерти, а сейчас с Галиной.

В заключении я бы хотел подтвердить справедливость сказанного моим братом Рубином по отношению меня и моих жен:

— Везет же Шурке с женами…

Верно, мне в свое время очень повезло с первой женой Валентиной… Осталось удостовериться, повезло ли мне так же со второй женой Галиной…

Вот о Галине в последующем и пойдет речь…

 

Галина

Потянулись безрадостные дни вдовца… К моим, сугубо мужским обязанностям — растопка печи, доставка из сарая угля, дров, запас воды из колонки, расчистка дорожек от снега… добавились многочисленные женские дела…

Когда рядом нет жены, то только тогда начинаешь осознавать насколько много работы у женщины. Это ежедневное трехразовое приготовление еды, уборка по дому, стирка, глажение, починка, штопание и прочее-прочее…

От одного перечня всех дел, которые выполняет жена по дому, голова начинает кружиться, а вот если тебе еще предстоит все это делать самому, то вовсе умом можно рехнуться.

Я пытался часть работы по дому переложить на Диму, своего 10-летнего сына… Каждый вечер исправно составлял список работы, которую он должен сделать до моего вечернего прихода. Наколоть помельче дрова, принести воды, натаскать угля, помыть посуду, подмести, протереть пол на кухне…

Поужинав с сыном, брал тетрадь с записями его ежедневных заданий, с тем, чтобы открыжить те, которые им выполнены, дабы скорректировать ему задания на следующий день, но, увы, сделать отметку «исполнено» приходилось крайне редко. На каждую не выполненную им работу он находил ну уж очень веские причины, в основном, связанные с его занятостью по выполнению им домашних заданий. Врал шельмец мне настолько правдоподобно, что ругать его просто язык не поворачивался, а более того, мне приходилось наигранно возмущаться, что эта учительница своими многочисленными домашними заданиями лишает своих третьеклашек счастливого детства…

Как-то, по дороге домой, военком Антонов Владимир Иванович, выговорил мне, что я, как офицер, недавно вступивший в должность заместителя военкома, недостаточно времени уделяю своим служебным обязанностям и, дескать, для скорейшего усвоения своих функциональных обязанностей мне не мешало бы задерживаться на службе на час-другой…

Подходя уже к нашим домам, они были расположены на одной улице, почти напротив друг от друга, я его попросил взглянуть на его дом, из трубы которого валили клубы дыма, еще видные в сгущающихся сумерках и, в светящихся окнах за занавесками, угадывались движения женских фигур на кухне… и спросил его, чем, мол, Владимир Иванович, намерен заниматься вечером?

И, не дождавшись ответа на мой вопрос, тот час же предложил посмотреть на свой дом… свет в окнах не горел, дым с трубы не валил… Затем сказал:… Никто меня дома не ждет, ужин не приготовлен. Сейчас разыщу, заигравшегося с ребятней сынишку, затоплю печь, приготовлю ужин, помою посуду, сварю щи на обед, проверю уроки у Димы, поглажу ему штаны, рубашку, почищу ботинки…

Видно, в моих словах было столько горечи, тоски, что более военком тему моей задержки на службе не поднимал. Как всегда, в трудную минуту к сыновьям приходит мать, так было и со мной в тот раз. Маме как-то удалось уговорить свою младшую сестру Фриду, пожить некоторое время у меня, чтобы ее присутствие облегчило мне жизнь. Я очень благодарен как маме, так и своей тете Фриде за такое внимание к себе. С появлением в доме тети Фриды, дом стал походить на то, что на ведение порядка в нем просматривались женские руки. Как-то мама, будучи у меня в гостях с отцом, когда Валя лежала в больнице в Барнауле, придирчиво оглядела наведенный мною порядок и я, ожидая похвалы с ее стороны, за образцовый, по моему мнению, порядок, сказала: …Все, дескать, сынок, у тебя хорошо, но не видно женской руки. До сих пор не пойму, что моя мама имела в виду, говоря эти слова. И как она могла увидеть женские руки, когда я наводил порядок своими мужскими руками.

С приездом тети Фриды, я уже зачастую мог на 10-15 минут больше понежиться в постели. Вставая, мне уже не было необходимости готовить завтрак, затевать стирку, глажку…

Появилась другая проблема. Меня стали в буквальном смысле этого слова доставать телефонные звонки с предложением связать себя супружескими узами. В претендентах на мою жену были женщины разных профессий и разных социальных сословий: ни разу не выходившие замуж, разведенки, вдовушки, учителя врачи, воспитатели… Вот уж не предполагал, что моя, в общем-то, обычная мужская персона может вызывать такой интерес. Звонки поступали как на домашний, так и на служебный телефон. Раздавались в любое время суток и очень стали меня раздражать. Я, конечно, осознавал, что тетя Фрида через некоторое время уедет и, что мне рано или поздно необходимо будет привести хозяйку в дом, но не так же стремительно и навязчиво, как позволяли себе звонившие особы. Особенно доставала меня своими звонками бывшая Димина воспитательница детсада Надежда Николаевна Воротягина.

К тому времени она была разведена и воспитывала дочь, ровесницу моему сыну. Женщина приятная во всех отношениях… Красивая, стройная… Проходя с работы мимо нашего дома, привлекала к себе мое внимание своей изумительной фигурой, своими несколько азиатскими чертами лица и играющими под плотно облегающими джинсами ягодицами.. она то и возомнила себя самой явной претенденткой быть моей женой. Кое-какие основания для этого у нее были. Еще летом, когда Валентина лежала в Барнауле в больнице, в пору заготовок я обратился к Воротягиной с просьбой поделиться опытом по засолке огурцов и помидор. В результате «учебы» случилось то, что и должно было быть между мужчиной и женщиной, лишенных длительное время постельных утех… Я был в то время далеко не 24- летним мальчонкой, коем был в год свадьбы с Валентиной.

Стоит ли осуждать в измене человека, когда в нем в какой-то миг, при сопутствующих обстоятельствах и располагающей обстановке взыграли, скрытые в каждом цивилизованном человеке, пещерные инстинкты самца… Когда эти инстинкты и женская плоть оказались сильнее помутненного разума. У природы свои законы и человек не всегда в силах противиться им. Конечно могут найтись критики, которые не так как я оценивают мой поступок, но хотелось бы увидеть этого «критикана», окажись он в то время на моем месте. Уверен, он этот критик, привел бы в свое оправдание еще более весомые доводы, чем я, оправдывающие его действия в ту знойную ночь… Слаб духом человек, слаб!

Даже наши прародители не удержались от соблазна вкусить запретный плод… А что уж тут говорить о нас смертных…

Помимо бывшей Диминой воспитательницы, которая навязывалась ко мне в жены, была еще соседка Дизендорф Фрида Ивановна, которая любым путем решила меня поженить со своею племянницей Алей – учительницей, работающей в Усть-Алейской средней школе, в нескольких километрах от Калманки. Аля была дочерью известного в крае заслуженного агронома России Константина Карловича Леймана, того самого Леймана, которого я упоминал, когда повествовал о моем брате Альберте. Альберт работал у Леймана одно время шофером. Так вот… Отец Али, если у меня случится с его дочерью что-нибудь, намеревался на день нашей свадьбы подарить авто «Бобик» (ГАЗ 69). Солидный в то время подарок!!! Если учесть, что на автомобили был большой дефицит. Обладатели автомобилей были, как правило, передовики сельского хозяйства. Заманчивое предложение! Но прими его, я бы как бы женился и на Але, и на машине одновременно. Я не принял эту заманчивую сделку опять же, но причина того, что не я являлся инициатором женитьбы, а следовало жениться по чьей-то воле.

Аля была хорошая девушка, значительно моложе меня и, приходя к нам в гости со своей тетей, наверное, влюбилась в меня. Иначе я не могу объяснить факт того, что образованная молодая девушка, внешне привлекательная, вдруг надумала выйти замуж за вдовца, который значительно старше ее, да и еще имеющего дитя. Мне искренне жаль было эту доверчивую, добрую девушку. И потому, как-то провожая ее до дома, разумеется по настоянию тетушки, я сказал Але, тщательно подбирая слова, чтобы ненароком не обидеть девушку, что я не рассматриваю ее в качестве жены, хотя она мне нравится…Нужно было видеть девушку… Она, вдруг, прильнула ко мне, тело содрогалось от рыдания. Затем, впервые за все дни нашего знакомства, поцеловала меня в губы… Рука оттолкнула меня, и Аля скрылась в доме. Помедли она еще немного, не знаю какой был бы финал.

А так, с этого дня, наши встречи прекратились.

Так вот, Надежда постоянно и настойчиво позванивала мне. Случалось в самые неподходящие моменты, когда я был на совещании у военкома. Сняв трубку у телефонного аппарата, военком, не скрывая раздражения, передавал мне телефонную трубку со словами: … Это снова звонит твоя Воротягина!

По прошествии большого времени с того момента, я считаю, что не прояви она такую настойчивость по связыванию меня супружескими узами, у нас с ней вполне могли сложиться отношения. У меня сын, у нее дочь… Уважая и любя ее дочь, она в знак благодарности в свою очередь хорошо относилась бы к моему сыну. И возраст, с разницей в 5 лет, мне 35, ей 30 — самый подходящий… Но не люблю, когда кто-то решает за меня, пусть даже это решение и правильное… Когда настойчиво навязывает свои желания и волю, не считаясь с моими… НЕ получилось.

Вскоре коллеги по работе, познакомили меня с Галиной Ивановной Примак. В последствии она вышла за меня замуж. Сменила свою девичью фамилию на мою – Гюнтер.

Знакомство это было необычным. Галя была приглашена в военкомат для работы в качестве технического работника. В период призыва и отправки призывников на службу в войска, решением тогдашнего райсполкома, предоставлялось выделение от хозяйств технических работников. В числе таких организаций был и дом культуры, где она в Галя в то время работала. Я и знать не знал, что Таскина Раиса Гавриловна – жена Геннадия Ивановича, с подачи своего мужа, хорошо знающего Галю Примак, так как оба состояли, как коммунисты в одной парторганизации, организовала эти смотрины. Знал весь военкомат и военком в том числе, а я один не знал.

Таскина попросила меня определить технической работнице задание, что я машинально и сделал, совершенно не рассматривая ее, как свою возможную супругу. Определил ей задание и удалился в свой кабинет… Тут и началось настоящее паломничество моих коллег по работе… Зайдет в кабине очередной сослуживец и тут же слышу вопрос: …Ну как она тебе? Понравилась? Даже военком, будто бы по делам зайдя ко мне, не удержался: …Ну как она тебе? А затем, видя, что я не в теме, продолжил: … Ну девушка хоть куда… Хороша собой… Все при ней… — выразительно показал руками, что при ней… грудь, талия, бедра… Что же тебе еще нужно?

И тут меня осенило… Да меня просто сватают! Заинтересованный всеобщим ажиотажем, творившемся в военкомате, по случаю сватовства капитана, то есть меня (до известной картины «сватовство майора» не дотягивал)…

Я направился в кабинет, где работала Галина. Старался скрыть свою заинтересованность к девушке. Проверял выполненную ею работу. Украдкой разглядывал Галину. Проведя беглый осмотр, убедился, что военком оказался прав в оценке девушки. Действительно, все женское было при ней. Высокая грудь, стройная фигура, модная в то время прическа с большой шишкой на голове, миловидное лицо, приятный голос…

В голове пронеслась мысль. Если я соглашусь связать свою жизнь с этой миловидной девушкой, то согласится ли она на такой шаг, выйти замуж за вдовца старше себя, да еще в добавок ко всему с ребенком, который далеко не отличался кратким нравом? Каким-то интуитивным чувством, увидел в Галине очень порядочную девушку с высокими требованиями к своему будущему мужу. Будь она иной, то не засиделась бы со своими внешними данными в девушках в свои 27 лет. Я оказался прав в своих предположениях.

Работала Галя в то время директором районного Дома Культуры. Я был постоянным посетителем библиотеки, находящемся в этом клубе и просто удивительно, что раньше не встречал ее как в клубе, ни на улице села и в других местах. Хотя позднее узнал, что в то время она уже более двух лет, как приехала с разъезда Шиловский в Калманку. Уговорили ее переехать с разъезда, где она работала дежурной по станции. Любитель ее уникального Зыкинского голоса, зав. отделом культуры, а также работники райкома партии. Сама Матрена Тихоновна Шемчук, в то время первый секретарь райкома партии, бывая на Галиных концертах, после ее выступления спрашивала, будет ли Примак еще петь и, если узнавала, что нет, то покидала концерт…

По приезду в Белоруссию по случаю годовщины Валиной смерти, моя первая теща, узнав о моей женитьбе, выдвинула версию, что мы с Галиной были знакомы давно, но нам мешала Валентина, вот мы ее и отравили… Вообще-то, более нелепую версию вряд ли кто-то мог придумать, кроме матери, потерявшей свое дитя. В результате чего, в какой-то степени и помутнился разум…

Я всеми фибрами своей души, сочувствовал горю много пережившей женщины. Любил и уважал ее, а ее слова просто не воспринимал всерьез, поскольку та же Игнатьевна неустанно повторяла мне до самой своей кончины: — …Саша, что бы то ни было, помни, что ты как был у нас зятем, так и всегда останешься им. Слышать приходилось от нее и такие высказывания: -… Уж дюже (очень) ты нам приглянулся, по душе пришелся, не хочется терять тебя… Перебираем всех возможных родственников тебе в жены, чтобы сохранились родственные связи с тобой.

Я же не оправдал ее надежды, взяв в жены Галину.

Позднее, когда моя первая теща узнала, что я, едва отметив 40 дней со дня кончины Валентины, женился на Галине, укоряла меня в этом… Дескать, год-то мог бы подождать, соблюдая траур о покойной, а так стыдно от людей. Я на ее упреки ответил, что мне было бы гораздо стыдней, если мой сын – ее внук, ходил бы не досмотренный, грязный, голодный в период моего годовалого траура. А так, с мачехой, сыт, одет, досмотрен. Думаю, что это ее убедило, поскольку более не слышал от нее укора в свой адрес в связи скоропалительной своей женитьбы.

Я упомянул в своем творении о больших вокальных данных Галины. Поскольку я не специалист в этой области – тенор, сопрано, мецо – сопрано и прочие — это для меня все единое понятие. Опишу ее способности к пению, как понимаю. Голос Галины звучный, громкий, схожий очень по звучанию с легендарной певицей Людмилой Зыкиной. Не с проста ее Калманский постоянный аккомпаниатор – баянист Володя Растов называл Зыкидыкиной. А уже по приезду в Топчиху, ее называли просто Зыкиной. Чтобы слушать ее пение достаточно сказать, что она являлась многочисленным лауреатом многих фестивалей, дипломантом конкурсов. У нее много дипломов, грамот, статуэток, полученных как на районных музыкальных мероприятиях, так и краевых. Неоднократно ее певчее мастерство показывало краевое телевидение. И по сей день, после 40 лет семейной жизни, она является солистом народного оркестра, радуя своим пением зрителей. Чтобы оценить ее природный дар к пению, достаточно услышать песни в ее исполнении: «Течет Волга», «Поклонимся великим тем годам», «Звезды России» и другие. Песню «Поклонимся великим тем годам», мне и другим зрителям приходилось слышать на концертах в исполнении других певцов, но единогласное мнение, так как эту песню поет Галина Гюнтер никто более не споет.

У меня, когда я впервые услышал эту песню на концерте, посвященному дню Победы, в исполнении Гали, «мороз пробежал по шкуре» в буквальном смысле этого слова. Не верите-послушайте! Но это будет потом… А сейчас я вернусь к тому давнему времени, когда внимательно, украдкой рассматривал, приглашенную в военкомат Галю Примак, для знакомства со мной. К чему лукавить, скоромная девушка приглянулась мне, и я ее пригласил в кинотеатр на вечерний сеанс. Напрасно я ежеминутно выбегал из кинотеатра на улицу в надежде увидеть Галину. И, наконец, когда прозвенел последний третий звонок, извещающий, что зрительный зал закрывается для просмотра сеанса, я понял, что Галина не придет… Объяснить ее поступок я не мог, ведь она согласилась со мной встретиться. Раздосадованный тем, что она не пришла, забросил билеты в урну и отправился домой, казня себя в том, что оказался таким доверчивым и в какой-то мере самоуверенным. Ведь вбил себе в голову, что девушка, сломя голову, бросится мне на шею, стоит лишь мне обратить на нее внимание.

От ее подружек, Людмилы и Антонины я на следующий день узнал, что Галина собралась на свидание со мной, но в последнюю минуту передумала и никакие уговоры подружек не изменили ее решение. Люда и Тоня – вчерашние выпускницы Новоалтайского художественного училища, попали после распределения в Калманский Дом Культуры художницами-оформителями и жили с Галиной в одной комнате в общежитии. Жили дружно, весело… вот эти милые художницы и оказались моими главными союзниками в налаживании наших от ношений со скромницей Галиной.

Общими усилиями, непреступная крепость – «Галина» пала. И 6 декабря 1976 года мы зарегистрировали свой брак.

В ЗАГСе, расположенном в райсполкоме, наше бракосочетание привлекло внимание всего райсполкома, да и не только его. Мы с Галей с большим трудом прошли через строй любопытствующих, толпящихся в коридоре. Вот таким сенсационным событием было наше заключение брака. На нашей регистрации были Евдокия Ильинична Примак – Галина мама, ее сестра – Тамара Гурба со своим мужем Димой, несколько подружек невесты, мои коллеги по работе и, разумеется те, кто нас познакомил – Геннадий Иванович Таскин со своей женой. В том же составе отмечали мы это событие у нас дома… тихо и скромно… с моей стороны родственников на этом вечере не было, как и не было 11 лет назад на моей свадьбе с Валентиной.

С Галиной сестрой и ее мужем мы и сейчас поддерживаем добрые родственные отношения. А вот теща у меня была… достаточно сказать, что она разительно отличалась от моей первой…

Следуя непреклонному правилу, не говорить плохо о покойном, посвящу ей всего несколько предложений. Мне было всегда искренне жаль эту женщину. Рано овдовевшей, оставшейся с малыми детьми на руках… Старшей Гале было 5 лет, младшей 2 года, когда умер их отец… Нелегкая вдовья доля выпала на Ильиничну, тяжелый труд на железной дороге, ведение хозяйства… чего только стоило заготовка корма для кормилицы семьи – коровы.

В ту пору все сенокосные угодья принадлежали государству… луга, поля, пашни… Посягательства на государственную или колхозную собственность строго наказывалось. Оставались для заготовки корма клочки болотистые, на кочках которых рос камыш и осока, мало пригодных для кормления скота. После их заготовок руки долго были в порезах от острых растений. Но порезы и изнурительный труд на топкой почве были не главными трудностями. Трудно было смириться с тем, когда с таким трудом, скошенным и сложенным в небольшую копешку корм коровий, зачастую был свезен любителями легкой наживы себе на подворье. Или каким-либо бесшабашным, пьяным, городским жителем стожок был использован в качестве ярко-горящего костра…

Все приходилось начинать сначала в надежде, что в этот раз заготовленное в целости прибудет на сеновал…

Я уважительно относился к Галиной маме, знал ее отменный аппетит. Каждый раз, когда она приезжала к нам, пытался ее вкусно накормить, собрать кое-какие гостинцы с собой. Она старалась вести хозяйство из всех сил, но к сожалению, у нее как-то не очень получалось… Вставала рано, ложилась поздно, суетилась как муравей, а вот полноценно поесть горячее ей не удавалось. Перекусит на ходу, запьет молоком или водой и вновь за работу. Не закончив одну работу, бралась за другую. Ей хотелось сделать всю работу сразу. А в результате день прошел, а конца работы не видно.

Однако теща не героиня моего повествования, поэтому возвращаюсь к Галине. Разумеется, отсутствие в доме мужских рук, складывалось не только на вдову, но и на ее детей, которым пришлось с ранних лет познать, что из себя представляет крестьянский труд. По рассказам Гали, обязанности у нее с Тамарой были большие: наварить на сложенном из кирпича, подобие печи, большой чугун картошки для поросят, нарвать им травы, прополоть грядки в огороде, полить их, натаскать деревянную бочку воды из колодца для коровы и стирки и т.д. и т.п.

К вечеру ладони рук горели от колодезных цепей, тело становилось разбитым и уже поздно вечером наскоро ополоснув лицо, ложились в постель, чтобы на утро вновь за работу. В учебный год, ко всему этому, прибавлялось выполнение домашней работы при горящей керосиновой лампе.

Когда Галя немного подросла, то она стала работать в колхозе на прополке сахарной свеклы. Было ей в ту пору около 10 лет. Взрослые женщины с умилением смотрели на небольшую девчушку, старательно пропалывающую свеклу, переходили зачастую на ее рядки, чтобы догнать впереди идущих женщин, в коротких перерывах на отдыхе пытались угостить вкусным… На предложение сердобольных женщин еще отдохнуть Галя вставала и вновь вместе с женщинами шла на прополку…

И вот, итог ее работы – заработала несколько килограммов сахара, 28 рублей денег, которых хватило на школьную форму и башмаки… Радости от своего первого заработка не было предела, но мать, увидев сияющее лицо дочери, обняла ее, крепко прижала ее к своей груди, уткнула свое заплаканное лицо в голову дочери и, уже не сдержав себя, громко зарыдала, нежно приговаривая: -…Кормилица ты моя…

Но это было тогда, в детстве Галинином, а мы же зажили с ней обычной жизнью советской семьи. В 1977 году в ноябре месяце появилась на свет наша желанная дочь Олеся.

Галина окончила Калманскую вечернюю школу и получила заветный аттестат зрелости. Непросто сложились отношения Гали с сыном Дмитрием. Парень в детстве был очень не простой по характеру, в свое время его родная мать нарыдалась сполна от его поступков, а мне же его отцу в силу занятости на службе не всегда удавалось уделять достаточного внимания хлопцу.

Правда, нашел как-то время сходил к знакомому художнику и попросил выгравировать картину, взятого из какого-то журнала, изображающая отца наказывающего сына. Голова сорванца зажата между отцовских ног. Штанишки у мальца спущены до пола, в руках отца ремень, готовый обрушиться на голый зад сорванца, а хлопец кричит в телефонную трубку: — …Алло! Это академия педагогических наук?

Повесил этот шедевр на видное место и при малейшей провинности сына указывал на картину, смотри, дескать и мотай себе на ус и тебя ждет такая участь в случае непослушания… Помятуя о том, что я в детстве практически был отцом не наказуем, то и я, имея еще к этому средне-специальное педобразование физически не наказывал Диму. Этот шельмец всегда покорно выслушивал мои нотации и нравоучения, понурый вид в это время выражал такое искреннее раскаяние в содеянном, что у меня просто рука не поднималась применить физическое наказание.

Где уж тут совпадать Галине с сыном, хотя она принимала все меры, чтобы наладить хорошие отношения, но все ее усилия были тщетны… – не простой парень.

Возможно, я когда-либо коснусь этой темы, а сейчас хочу завершить повествование о моей Галине.

Живя последнее время в Калманке, Галина работала в райсполкоме на должности какого-то инженера, хотя выполняла обязанности секретаря. Кстати и по приезду в Топчиху в 1980 году, Галина работала на руководящих должностях. Не думал, что эти назначения были связаны целиком с ее принадлежностью к всесильной тогда коммунистической партии Советского Союза. Она была усидчивая, ответственная, исполнительная…, словом, наделена всеми необходимыми качествами советского руководителя. Так что, назначение ее на руководящие должности были оправданы.

Живя с Галиной, мы могли себе позволить путешествовать. Так, без особых затрат, ничуть не ущемляя себя, бывали Джамбуле в гостях у Галиной тети. Запомнилась наша поездка, в середине 80-х годов прошлого столетия в г. Минск. Мы были очень тепло и радушно встречены Валиными братом Николаем и ее сестрой Зиной. Галине очень понравились белорусы, своим гостеприимством, добротой…

В период отпуска мы поочередно останавливались то у Николая, то у Зины. Николай, имея обширные связи, повел однажды нас в Белорусский центральный магазин. В первую очередь купил в подарок Гале отрез на платье бывшего тогда в моде цветного трикотина. Затем директор ЦУМа повел нас по многочисленным отделам и секциям. В каждом из них совершали покупки таких дефицитных у нас на Алтае товаров. Галина приобрела себе очень много модных вещей. Очень позабавило директора ЦУМа слова моей жены, когда она, рассматривая очень красивые свитера, отложила один в сторону, сказала: — …Мы возьмем только один, который будем носить с мужем по переменке… Сопровождающий нас сын Зинаиды, видя наше неподдельное удивление от всего, чем была богата белорусская столица, сравнивал нас с супружеской парой из кинофильма В. Шукшина «Печки-лавочки». Ну, меня, бывавшему ранее частенько в Минске не так все удивляло, как Галину, посетившую город впервые.

Единожды, когда я потерял бдительность за ее поведение, она накупила много колбасы и, когда опорожняла сумку, довольная разложила на столе купленную, удачно «выброшенную» в момент нашего прихода в магазин, «дефицитную», по ее мнению, колбасу. Этот случай очень позабавил Николая и его жену Ларису… Лариса убрала со смехом «дефицитный» продукт в холодильник со словами: — … У нас колбаса в магазинах постоянно, берем всегда по немного, свежую… Этой колбасы нам хватило на весь отпуск, да еще и большую ее часть затарили в Зинаидин холодильник.

Ну, что сказать… было такое время, когда в России был повальный дефицит как на вещи, так и на продукты. Разумеется, перед отъездом затаривались по полной на зависть родственникам, знакомым и соседям.

Будет неправильно сказать, что наша семейная жизнь с Галиной протекала без сучка и задоринки. Случалось всякое… В те же 80-е годы наш брак чуть не распался. Причиной тому, что Галина подала заявление в суд на развод, был мой сын Дмитрий. К счастью хватило разума не довести дело до развода.

Да и я был далеко не паинька… Мог иногда не пить спиртное месяц-другой, по несколько месяцев, а затем срывался, уходил в запой на несколько дней. После 25 лет абсолютно трезвой жизни, мне неприятно писать о своих пьяных художествах. Очень виноват перед своей женой. Но все же благодарен Господу богу за то, что наставил меня на путь истинный. Сожалею, что он этого не сделал ранее…

Если себе на миг представить, что произошло чудо и мне представилась возможность право выбора между Валей и Галиной… Без всякого долгого раздумья могу твердо сказать, что мне не хватит оставшейся жизни и еще несколько жизней, чтобы сделать выбор, поскольку каждая из них мне бесконечно дорога. Когда человеку за 75 лет и его невольно посещают мысли о конце земной жизни и переходе в иную, потустороннюю жизнь, становится не так страшно умирать, если, следуя библейскому устройству загробной жизни, после смерти ты простишься с людьми на этом свете и тебе предстоит встреча с теми, которые ранее ушли из жизни – женой, родителями, братом, сестрой, племянниками, другими родственниками… и, затем, и с теми, которых оставил на Земле после своей смерти… Удобная, успокаивающая теория…

Но все в воле и руках божьих, и всецело, и достойно примем его действия по отношению к каждому из нас… Да будет его имя словно в веках!

Ну, вот я и закончил свое повествование… Работа над этим затянулась с осени до весны…

Немного грустно от того, что с окончанием моего творения прекратятся наши деловые партнерские отношения с моим милым другом, очень хорошей и приятной женщиной – Надеждой Егоровной Ладыгиной, которая старательно вглядывалась в мои каракули, пыталась прочесть и набрать текст… Грустно от того, что она более не будет заезжать за мной на КПП, один раз в две недели, чтобы в ее офисе юриста обсудить текст, сделать поправки. Как-то осторожно намекнул ей, что с осени намереваюсь, если здоровье позволит, начать писать свои воспоминания о дядях, тетях, сыне, дочери, внуках… В ответ она рассмеялась так заразительно, как может смеяться лишь она и не ответила ни да, ни нет…

Знаю ее легкий удобный характер, думаю, что она не сможет мне отказать и Вам, читающим мое творение, предстоит еще много приятных минут, за чтением моего творения, отредактированного и исправленного нашей замечательной «Почемучкой»!!!